Я - истребитель
Шрифт:
Я был, конечно, крайне раздосадовав. Правильнее будет сказать, обескуражен - ушел какой-то спортивный самолетишко от боевого истребителя!.. Нетрудно догадаться, что на повторную встречу с министром, тем более французским, мне, молодому летчику, рассчитывать не приходилось. Поэтому попытка взять реванш, само собой, исключалась. Однако в дальнейшем мне не раз приходилось убеждаться в том, что все возможно, пока жив человек... Реванш я все-таки взял! У того же Пьера Кота, министра авиации Франции. Только произошло это в 1944 году, почти десять лет спустя, но не станем торопить время...
В те дни после памятного мне эскорта
Был у нас на аэродроме такой отряд за номером "74". Летали летчики отряда на машинах Р-5 и никакого отличия в программе летной подготовки от других отрядов не имели, Почему этот отряд морским назывался, никто толком не знал. Морей около Киева не было. Отряд, однако, существовал, и его летчики носили красивую морскую форму. Мы на свою форму тоже жаловаться не могли, однако таких щеголей, как в морском отряде, на триста верст окрест сыскать трудно было.
У меня с морским отрядом связаны свои, сугубо личные воспоминания. Я не любил прыгать с парашютом. За все годы войны и невоенного времени ни разу парашютом не воспользовался - не привелось, к счастью. Поэтому за три десятка лет службы в истребительной авиации на моем счету числятся только три обязательных прыжка, которые я совершил в киевской бригаде. И воспоминания об этих прыжках всегда вызывают воспоминания о морском отряде.
В Сталинградской школе мы летали без парашютов. В ту пору в авиации обходились без них. Мне кажется, что у многих летчиков старшего поколения, которые учились летать без парашютов, выработался даже определенный стереотип: боязнь покинуть машину. Во всяком случае, среди товарищей моих курсантских лет немало было таких. Да и не себе я это знаю. Многие летчики моего поколения в любых обстоятельствах предпочитали самолет посадить, чем выброситься с парашютом. Тут, конечно, проявлялись и опыт, и разумный риск, и желание спасти самолет, но подсознательно действовал и этот самый стереотип: вне машины иной летчик чувствовал себя беспомощным. Даже в поврежденной машине ему находиться легче, безопаснее - так он считал. Это такая субъективная особенность некоторых летчиков старшего поколения. Хотя, повторяю, речь идет о моих индивидуальных наблюдениях.
Когда в эскадрилье начались обязательные парашютные прыжки, я перестал узнавать многих своих друзей: хладнокровные и расчетливые истребители, они менялись в лице, когда надо было решиться шагнуть в пустоту... Некоторые с большим трудом привыкали к дополнительным ремням, лямкам - казалось, что ремни стесняют движения. Один из лучших летчиков эскадрильи Костя Ковтун надевал парашют, как он говорил, "для блезира": карабин на груди не застегивал.
– Какой же смысл летать с парашютом и не застегивать карабин?
– однажды спросил я.
– Никакого!
– засмеялся Костя. Потом покосился по сторонам и доверительно сообщил: - Ив парашюте никакого смысла. Учились без него, летали без него и дальше так будем летать...
–
– пристал я.
– Все равно ты теперь обязан летать с парашютом. Так уж застегивай карабин!
– Пробовал, - отмахнулся Костя.
– Сидишь как связанный. Воздуха не хватает...
Костя был человек плотный, даже грузноватый - ему, может быть, лямки и в самом деле мешали, но главное, конечно, заключалось в другом. Надо было преодолеть себя, сбить, так сказать, динамический стереотип.
Со временем так и получилось: парашют стал неотъемлемой и привычной частью экипировки летчика. Но летчик-истребитель вообще к любому новшеству, к любому изменению внутри кабины самолета приспосабливается с большим трудом. Все непривычное на первых порах отвлекает внимание, раздражает, и поэтому летчики разные новшества часто поначалу воспринимают как помеху.
А тогда нам предстояли обязательные тренировочные прыжки. Я вывозил своих товарищей на У-2 и посмеивался: сам-то оставался в самолете, и меня забавляло, с каким напряжением мои друзья выполняли эти прыжки. Ребята, хмуро возражали: "Погоди-погоди, придет и твой черед прыгать"
И черед пришел. Вряд ли мне теперь в жизни придется прыгать с парашютом. Поэтому честно могу сказать, что более неприятного ощущения мне лично испытывать не приходилось. Не знаю, какого цвета было мое лицо, когда я, зажмурившись, бросился вниз головой, как в преисподнюю. Ни спортивного азартa, ни красот плавного спуска на парашюте, которые якобы компенсируют драматический момент свободного падения, я не испытал. В моем первом знакомстве с парашютными прыжками это было ощутить еще труднее, так как меня вместе с парашютом несло прямо на самолеты морского отряда, у которых вращались винты, Я снижался на эти металлические винты с грустными мыслями (удивительно услужливо работает наше воображение в острые моменты бытия!). И, увидев меня, летчики выключили моторы, но винты еще продолжали вращаться. До самого послед- него момента я только и думал: чет или нечет. Где уж там наслаждаться красотой спуска! Приземлился хотя и не очень близко, но терпимо между двумя самолетами...
В общем, сторонником парашютного спорта после своего дебюта я не стал, хотя многие летчики стали находить в прыжках удовольствие и для удовольствия продолжали прыгать и зарабатывать спортивные значки. Я предпочитал возить их на У-2, который был закреплен за моим звеном, готов был посвятить этому все летние вечера, сбрасывая над аэродромом любителей острых ощущений. И, признаюсь, почему-то после передряги с приземлением на парашюте в районе самолетной стоянки морского отряда испытал некоторое удовлетворение, наблюдая за строевой подготовкой наших "морячков".
Именно в день после визита французского министра им выпало проводить эти занятия. А только что прошел сильный летний дождь, аэродром лучился и сиял, покрытый лужами. И летчики морского отряда, старательно обходя эти лужи, бодро маршировали, отрабатывая строевой шаг. И вот возле одной совершенно непроходимой лужи отряд замешкался. Но отступать было нельзя - за строевой подготовкой "морячков" наблюдал сам Астахов. И, понимая, что терять уже нечего, летчики, остервенело размахивая руками, чеканя шаг, ринулись в ту огромную лужу.
– Ну вот... попали наконец в свою стихию, - пробормотал комбриг, - форму хоть оправдаете.