Я качаю свою детку
Шрифт:
– Расскажите мне об этой книге, миссис Кёфью. Вы что-нибудь помните из того, что вам о ней говорили?
– Помню ли я?
– негодующе вскричала Прабабушка Кёфью.
– Конечно, помню! То, что мне рассказывала моя бабушка про то, что ей рассказывала ее бабушка, я помню так, будто это было вчера. За кого вы меня принимаете? За старую калошу, вроде Эмили Дин, у которой мозги, как решето?
– Ну, конечно, нет, миссис Кёфью. Расскажите мне в точности, что вы помните,- попросил профессор.
Глаза у Прабабушки Кёфью загорелись как никогда,
– Моя бабушка, - сказала она, заговорив так внятно, как Гризельда не слышала чтобы она говорила раньше, - родилась, когда на троне сидел король Вильям Оранжский, благослови его Бог, а её бабушке было тогда девяносто три года, хотя она прожила не больше ста четырех, бедняжка, но одиннадцать лет она пела бабушке эту песню, которая в книге, которую сочинил для нее ее собственный папа, когда она родилась, и напечатал в книге, и написал от руки.
– Мистер Томас Деккер, - сказал профессор.
– Именно так его звали, сэр.
– Это был ваш пра-пра-пра-прадедушка?
– Смею сказать, сэр.
– Он был знаменитым человеком, миссис Кёфью.
– Не удивляюсь, сэр.
– А как звали бабушку вашей бабушки, миссис Кёфью?
– Гризельдой, сэр.
– А как вас зовут, миссис Кёфью?
– Гризельдой, сэр.
– И эту девчушку тоже зовут Гризельдой?
– А то как же, сэр. Бог ты мой, - прыснула Прабабушка Кёфью - столько вопросов про то же самое имя.
– Миссис Кёфью, я хочу вам сказать, что этой книге большая цена. И я хотел бы купить ее у вас.
Прабабушка Кёфью взглянула на него и улыбнулась своей милой, лукавой, жадной улыбкой.
– Большая цена? Десять шиллингов?
Профессор заколебался:
– Гораздо больше, миссис Кёфью.
Неожиданно Гризельда собралась с мужеством заговорить:
– Как вы думаете, она стоит тридцать пять фунтов, сэр?
Профессор опять заколебался, а потом сказал:
– Я думаю, она вполне стоит пятьдесят фунтов, Гризельда. Во всяком случае, я могу заплатить пятьдесят фунтов твоей бабушке, если она захочет ее мне продать.
– О, - выдохнула Гризельда, - спасибо, сэр!
– За что ты благодаришь джентльмена, Гриззи?
– спросила Прабабушка Кёфью с едкостью.
– Это моя книга, а не твоя.
– Да, да, бабуля, - беспокойно согласилась Гризельда.
– И я ее ему не продам...
– упрямо продолжала старая дама.
– Бабуля, о...
– ...меньше, чем за десять шиллингов, - закончила Прабабушка Кёфью.
Профессор засмеялся, а Гризельда чуть не заплакала от радости.
– Ну, Гриззи, довольно всякой чепухи, - сказала миссис Кёфью.
– Почему ты не поднимешь и не оденешь меня? Что сделалось с твоими волосами, детка?
– Меня остригли, когда я была в больнице.
– А ты была в больнице?
– Да, бабуля, разве ты не помнишь?
Прабабушка Кёфью тоскливо уставилась на короткие волосы Гризельды.
– Мне так не нравится, - сказала она наконец.
– Не надо было
Вдруг она совсем сникла:
– Одень меня, Гриззи. Я хочу домой.
– Сегодня вечером, прямо сегодня вечером, бабуля, - пообещала Гризельда. Она сунула "Терпеливую Гриззель", написанную Томасом Деккером, в руки профессору и бросилась бежать со всех ног. В кабинет сквайра ввалилась без стука совершенно запыхавшаяся Гризельда и крикнула:
– Прошу вас, сэр, прошу, фермер Лоусон дает вам тридцать фунтов за наш домик, а мы вам заплатим тридцать пять, мы вам заплатим пятьдесят...
Вот почти и вся история. Вскоре вслед за Гризельдой приехал профессор, и всё разъяснилось. А когда мистер Гринтоп поверил, что Прабабушка Кёфью действительно обладает целым состоянием в пятьдесят фунтов, и когда он услышал, как Гризельда, разом смеясь и плача, умоляет его привезти прабабушку домой, обещая всю жизнь нянчить Малыша Ричарда, когда станет больше не нужной своей бабуле - мистер Гринтоп тут же сдался и сказал:
– Ну ладно, Гризельда, я согласен, вы получите домик за тридцать пять фунтов, а пятнадцать я вложу в какое-нибудь дело и буду вам давать понемногу, когда вам понадобится.
В тот же самый вечер Гризельда съездила в Приют в коляске миссис Гринтоп, за ней следовала еще и подвода. В коляску она усадила Прабабушку Кёфью, вместе с ее Библией, ее шалью, ее чайником, ее лоскутным одеялом, и Беллу, а на подводу пристроила ее кресло-качалку, ее часы и ее маленький деревянный сундучок с одеждой; и тронулись они обратно к самому последнему дому в Переулке, где уже горел в камине огонь и была постлана свежая постель. Курочки кудахтали, пчелы гудели, розы все распустились, и вот первое, что Прабабушка Кёфью сказала:
– Если ты меня посадишь у кустов смородины, Гриззи, я буду отгонять птиц, пока ты заваришь чай.
Поздно вечером, когда счастливая Гризельда укладывала свою бабушку в постель, она отмывала ее иссохшие пальцы от красных пятнышек и говорила:
– А теперь ты выпьешь лекарство.
– Нет, Гриззи, не буду, лекарство горькое.
– Будешь-будешь, бабуля. А потом я тебе дам конфетку.
– А две конфетки дашь?
– спрашивала бабушка.
– А сказку расскажешь?
– Расскажу. Я расскажу тебе сказку про великаншу, у которой было три головы и которая жила в медном замке.
– Эта мне нравится. Сдается мне, старая Эмили Дин сегодня счастливицей будет.
– Ну, бабуля, выпей лекарство.
– А Белла уже пила?
– Пила и даже не поморщилась. А вот твоя конфетка, а вот еще одна. Дай я подоткну тебе одеяло. А теперь лежи тихо и слушай. Однажды жила-была великанша.
– Ага, - сказала Прабабушка Кёфью.
– И было у нее ТРИ ГОЛОВЫ!
– Ага!
– И жила она В МЕДНОМ ЗАМКЕ!
– Ага, - и Прабабушка Кёфью закрыла глаза.
– Баю, баю, бай, - пела счастливая Гризельда.
– Я качаю свою детку! Я качаю свою детку!