Я, Легионер
Шрифт:
— А как насчет войны? — спросил я его.
— Ну, говорят, продолжается, идут переговоры, и поэтому послали нас сюда.
— Куда это? Разве мы не в Конго?
— Ну, где ты был? Еще в самолете сказали, что нас высадят в Габоне, и здесь мы будем ждать приказов.
— Габон? Да, видимо, я проспал это. Как долго будем ждать здесь?
— Проснись, мужик, я легионер, как и ты, а не генерал. Пойди выпей кофе с шефом, может быть, он получил новый приказ. Наш взвод там.
Семеняк указал на здание метрах в двухстах, где все собрались вокруг старшины Кормье и пили кофе. Оказалось, что пока мы летели,
Пилоты самолета получили новые приказы. Наша миссия изменилась. Сражения на улицах Браззавиля отменялись. Мы должны были занять аэропорт Либревиля и укрепиться в нем. Беженцы, прежде чем вернуться на родину, также были направлены в столицу Габона, и легионеры должны были заботиться об их безопасности. Тревога, однако, не была отменена — коридор, по которому должны были пройти иностранные граждане в Браззавиле, должен был кем-то охраняться. Парни из Второго пехотного полка со Вторым эскадроном кавалерии вылетели из Нджамены в Браззавиль.
Никто не был заинтересован в том, чтобы гражданская война переросла в геноцид, как в Руанде в 1994 году. Присутствие Иностранного легиона в районе военных действий и встречи в Либревиле имели цель успокоить воюющих, прийти к какому-то соглашению и остановить убийство невинных людей.
Первый взвод занял аэропорт. Второй был отправлен в ближайшую казарму, а мы продолжали охранять самолеты и оружие в ожидании следующего приказа. Через час пришел капитан Ляжуани, командир нашего Четвертого эскадрона, и сказал, что на данный момент мы остаемся в Габоне, где должны заботиться о безопасности беженцев, прибывающих из Конго. Большинство парней были разочарованы тем, что бой отменен.
— Я вижу ваше разочарование и понимаю вас, — прокричал капитан и тяжело вздохнул. — Мы были готовы атаковать, но теперь мы выполняем миссию, которая не менее важна и требует внимания каждого из нас. Я горжусь, что возглавляю Львов, я знаю, что вы меня не подведете. Вы остаетесь в распоряжении старшины Кормье.
Кормье в свою очередь выбрал шестерых парней, среди которых оказался и я. Он оставил нас под командованием старшего бригадира Ханта на взлетно-посадочной полосе и поехал с остальными в казарму, где надо было разместить беженцев.
— Вижу, fucking, знаю, fucking, что вы не спали, но не хочу, чтобы вы облажались. Мы будем встречать с вами здесь, fucking, беженцев и гражданских лиц, а также будем отслеживать любой самолет, который приземляется.
Хорошо, что я поспал в самолете, в противном случае мне было бы тяжело держать глаза открытыми. Ближе к рассвету нам принесли завтрак, подкрепленный большим количеством кофе. Среди нас шестерых был русский парень по фамилии Сергеев, которому было 18 лет, и у него, как и у Йорданова, были проблемы с французским языком.
— А молока нет? — спросил он меня с удивлением.
— Не видишь, нет, — ответил я
— А мне мама давала молоко в Сибири.
Я подумал, что мне послышалось. Еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Что это за ребенок, сидел бы он лучше дома с мамой. Как он здесь оказался? Он начал рассказывать о Сибири, о том, как ходил в школу, мать давала ему два раскаленных камня, чтобы греть руки. Он ходил по пять километров в день в школу и обратно. Его отца уволили из российской армии, потому что после перестройки положение ухудшилось, и бывший сержант Советской армии отправил сына искать счастья в Иностранном легионе. Мальчик стал самым молодым в составе эскадрона легионеров, и с тех пор как он прибыл, он всегда ждал, когда настанет время поесть. Он был единственным, кто не хотел никуда выходить по выходным и вызывался дежурным в столовую, даже по воскресеньям. Легион стал его матерью. Хотя Сергеев был хорошим спортсменом, я все ломал голову, как этот ребенок прошел через все испытания в Обани.
Мы все устали за ночь и менялись каждый час. Солнце взошло и скоро стало нас жечь. Пришла очередь Сергеева занять пост на взлетно-посадочной полосе, откуда мы должны были информировать о прибывающих самолетах. Остальные берегли силы в комнате с кондиционером, где мы уселись вокруг младшего сержанта. Хант давал нам последние указания.
— Attention. Я не хочу, fucking, проблем с гражданскими лицами. Я знаю, вы в последнее время не видели девушек, но я не хочу слышать о ваших романах с кем-то из прибывших, ясно?
— Ладно, шеф, по вопросу с гражданскими лицами ясно, а с местными нельзя? — спросил Семеняк с улыбкой.
— Слушай, fucking, Семеняк, мы все еще находимся в состоянии боевой готовности, и придется тебе воздерживаться, пока не вернемся в Чад, так что на данный момент можешь использовать руки. Ты можешь менять их, чтобы интересней было, раз левой, раз правой. Вот там сортир, я даю десять минут, потом встаешь на пост на два часа. Go!
Больше никто не подшучивал над младшим сержантом, но перед тем как Семеняк пошел сменить Сергеева, ребенок связался с Хантом по радио:
— Браво, Браво, здесь Чарли.
— Браво, слушает, — ответил пораженный Хант.
— Браво, Браво, здесь Чарли, самолет прибывает.
— Чарли, здесь Браво, опиши самолет.
— Браво, Чарли здесь, самолет военный, высоко летит.
— Fucking, русский, ничего не понимает, — Хант повернулся к нам. — Семеняк! Go! Go! Смени этого мудака и назови мне модель самолета!
Менее чем за минуту Семеняк подтвердил, что это TRANZAL и, вероятно, прибывают беженцы. Младший сержант наказал Сергеева типичными изматывающими отжиманиями, а мы все построились на взлетно-посадочной полосе, где уже приземлился самолет.
Я видел испуганные лица людей, которым мы помогали выйти. Все молчали и были погружены в свои мысли. Мы с Иллером вошли в самолет, вынести пожилую монахиню, которая хотя и лежала на носилках, смеялась и, казалось, была меньше всех обеспокоена. Она нас благословляла, пока мы ее несли. Иллер начал улыбаться ей и вежливо разговаривать.
— Эй, приятель, я не хочу неприятностей, — в шутку упрекнул его я. — Ты слышал, что сказал младший сержант, никаких романов?
Иллер виновато улыбнулся, и монахиня рассмеялась.