Я летал для фюрера. Дневник офицера люфтваффе. 1939-1945
Шрифт:
Ровно в полночь пришло важное сообщение из дивизии. Шпехту присвоено звание майора.
Он был совершенно ошеломлен, потому что ожидал какого-то специального боевого задания для эскадрильи. Под хор поздравлений он немедленно приказал летчикам расходиться. Через несколько минут в комнате никого не осталось.
1944
Мои парни, появившись на летном поле, не могут разомкнуть глаз, страдают от похмелья. Ночью я слышал, как они возвращались из города.
1944 год плавно стартовал.
Почти неделю янки не было видно. Сегодня они замечены в секторе Дора-Дора.
В 10.02 эскадрилья поднялась на свой первый в этом году боевой вылет. Над Мюнстером мы попали под огонь наших собственных зенитчиков, когда атаковали большую группу «боингов».
Заходя на атаку одной из отдельных групп бомбардировщиков, я почувствовал прямое попадание в мой самолет. Машина стала крениться в сторону хвоста. Двигатель пронзительно завыл, потом заскрежетал и в конце концов смолк. Зенитный снаряд сбил мой пропеллер, капот и переднюю часть двигателя. Я не могу вернуть управление самолетом.
Через секунду на меня спикировал «тандерболт», прострелил мне крыло, и оно запылало. У него не было повторной возможности атаковать меня, поскольку Веннекерс положил конец его карьере очередью из пулемета.
Только напряжением всех сил я сохраняю контроль над самолетом. Надо прыгать, пока огонь не охватил весь самолет. Открыть люк, отстегнуть ремень безопасности! Я уже автоматически выполняю эти действия.
Я был еще не совсем готов, но прыгнул. И остался висеть. Мой парашют застрял в багажном отделении, которое каким-то образом открылось. Моя правая нога уже с внешней стороны самолета, а левая еще в кабине.
Самолет, разваливаясь, все быстрее несется к земле. Я не могу пошевелиться. Огромная сила воздушного потока прижимает меня к фюзеляжу. Моя левая нога упирается в стенку, едва не отламываясь. Я кричу от боли. Ветер хлещет по щекам и зажимает ноздри. Он настолько силен, что я с трудом могу дышать. Языки пламени подбираются ко мне.
Самолет начал дрожать, затем вошел в штопор, практически вертикальный. Я даже руками пошевелить не могу, их прижало к самолету. Если я не сумею каким-то образом освободиться от самолета, мне конец!
Я должен отцепиться… отцепиться… отцепиться…
Земля приближается. Последним, геркулесовым усилием, после которого у меня пошла кровь носом, я дотянулся правой ногой до штурвала и толкнул его. Самолет задрожал и на мгновение завис в воздухе, потеряв скорость, — я свободен! На короткое мгновение я летел рядом с самолетом. Что-то со страшной силой ударило меня в спину, показалось, что я переломился пополам. После второго удара — по голове — я потерял сознание.
Я не знаю, что случилось потом.
Когда пришел в себя, я висел в облаках под куполом парашюта. Вытяжной трос был в своем гнезде, вероятно, парашют раскрылся сам. Я хотел вдохнуть, но ничего не получилось. Я попытался крикнуть, но получился лишь агонизирующий стон.
Неожиданно показалась
Затем я снова потерял сознание. Пришел в себя в госпитале. Меня обследовали, сделали несколько рентгеновских снимков. Диагноз: перелом черепа, перелом поясничного позвонка, травмы плеч и поясницы, ранение на правом бедре, сотрясение мозга, временный паралич правой стороны, вызванный повреждением позвоночника.
Меня все время тошнит. Санитары отвезли меня в палату с огромным окном и положили на новенькую кровать у стены. Боль мучительная, я хочу спать.
Сегодня должен был быть мой последний день отпуска с Лило и маленькой Ингрид.
Только вечером я стал способен к связному мышлению.
В кровати напротив меня лежит старший лейтенант из бомбардировочной авиации. Мы познакомились. Он потерял правую ногу и левую ступню. Его самолет был сбит прямым попаданием зенитного снаряда в России.
Прошло двадцать шесть дней с тех пор, как мой самолет потерпел катастрофу. Я не мог выдержать заточения в большом госпитале с его бесконечным запахом дезинфицирующих средств и попросил перевести меня в медсанчасть в Вунсдорфе. Здесь я, по крайней мере, могу быть со своими товарищами.
Каждый день меня переносили в подсобные помещения, где я мог целый день проводить в кресле, завернутый в тяжелые одеяла.
За эти дни, видимо, поседели волосы у нашего врача. Несмотря на его строгие предписания, я упорно вставал и пытался идти. Вначале мои парализованные ноги доставляли мне много страданий. Потом дела стали улучшаться день ото дня. К этому времени я уже привык к непрекращающейся головной боли.
Сегодня утром пришло распоряжение о перебазировке в Голландию. Мы должны прибыть на базу в Арнеме для противодействия тяжелым бомбардировщикам. Я на костылях доковылял до моего «Густава» и присоединился к остальным. Шпехт был удивлен, но не раздосадован, увидев меня, когда я докладывал ему после приземления.
В 13.05 мы поднялись в воздух снова.
Нас сразу же атаковали «спитфайры», неожиданно появившиеся из облаков. Они застали нас врасплох, поэтому мы не смогли организовать эффективного сопротивления. Они охотились за нами как безумные. Это был один из тех случаев, когда каждый за себя. У меня не было ни одного шанса открыть огонь. Мы понесли тяжелые потери.
Недалеко от Хильверсума в мой двигатель попал снаряд, и двигатель остановился. Мне повезло, что я сумел совершить аварийную посадку в двух километрах от аэродрома.
Шпехт — единственный, кому удалось сбить «спитфайр». 4-е звено потеряло пять человек убитыми, 6-е звено потеряло троих, штаб — одного. Я потерял в моем звене сержанта Новотны, который прибыл всего несколько недель назад.
Сержант Раддац тоже сбит над Хильверсумом, где приземлился после того, как у его самолета отстрелили хвост. В Вунсдорф мы с ним полетели вместе, на «KL-35».