Я люблю Капри
Шрифт:
Я и не знала, что мама так волновалась. Она всегда была радостной, беззаботной и все время чем-то увлеченной. Я думала, это только я все время впадаю в тоску. Очевидно, красивые люди тоже умеют страдать.
Я как в трансе, перебираю письма. Вот рассказ о том, как я уехала в университет и как маме теперь не хватает запаха горелых тостов и груды сумок и курток на лестнице — от этих слов у меня дух захватывает. А вот истории о моих заморских путешествиях. Большая часть ее новостей — обо мне. Если бы я не знала, как все обстоит на самом деле, я бы решила, что мама гордится мной. И ни
А здесь мама делилась своими соображениями по поводу моды. Я и не представляла, насколько она информирована в этой области — она пользуется сленгом, который непонятен профанам, вроде меня. Возможно, я не считала маму талантливой, умной или честолюбивой только потому, что никогда не воспринимала одежду всерьез. Я всегда рассматривала ее как просто мою маму. а то. что она чем-то занимается по службе в «Вудвортс», это как бы хобби, ведь ее настоящая работа — растить меня. Какая заносчивость! Мама считает меня самой важной частью своей жизни, а я в ответ даже не пытаюсь поинтересоваться, чем еще, кроме меня, наполнена ее жизнь.
У меня голова идет кругом. Оставив письма лежать на полу, я с трудом поднимаясь на ноги и возвращаюсь в магазин, где мама как раз машет рукой вслед двум случайным посетителям — они уходят нагруженные пакетами и обувными коробками.
— Что-что. а это я умею! — Мама весело оборачивается ко мне. Выражение моего лица заставляет ее насторожиться. — Что такое, милая?
— Quanto hanno speso [87] ? — спрашиваю я. Мама порывается ответить, но вовремя останавливается.
87
Сколько они потратили? (um.)
— Что это значит?
— Quanto hanno speso? — повторяю я. Ее улыбка гаснет.
— Ты нашла письма. Я киваю.
— А я все думала, где же они. Мне казалось, они должны быть в доме. София обещала их для меня поискать… — Мама глубоко вздыхает. — Я должна тебе все объяснить.
— Я должна перед тобой извиниться, — перебиваю я.
Мама удивлена.
— Если ты извиняешься за то, что прочитала письма, то я не против…
— Нет, не за это. Впрочем, спасибо, что разрешила, — я бы хотела как-нибудь прочитать их все.
— Конечно, но в чем дело?
Я переворачиваю табличку — теперь на улицу смотрит ее красная сторона с надписью «ЗАКРЫТО» — и сажаю маму в бархатное кресло. Какая-то часть моего рассудка хочет притвориться, что ничего не произошло, но я должна это сделать.
— Мам, прости, что тебе пришлось выслушать те гадости, что я про тебя наговорила. Мне очень, очень стыдно. Я не хотела тебя обидеть, просто чувствовала себя не у дел.
— Ничего. — Мама берет меня за руку, и тогда я решаюсь посмотреть ей в глаза.
— Я так не думаю. Я думаю… Я думаю, мне очень повезло, что у меня такая любящая мама.
Я ее почти не вижу сквозь слезы. Я никогда ей ничего подобного не говорила. У мамы глуповато- ошарашенный вид. но потом ее глаза наполняются слезами и она прижимает меня
— Прости, что солгала. — шепчет она. гладя меня по волосам.
— Но зачем? — Я шмыгаю носом.
Мама вынимает из-за отворота салфетку, нежно промокает слезы мне и себе и вздыхает.
— Это началось еще до того, как ты родилась. Ты же знаешь, когда мы переехали в Кардифф, бабушка Кармела сказала, что не потерпит итальянского языка в своем доме. Некоторое время я тоже не хотела его слышать, потому что мне очень не хватало отца и друзей. Но потом мне стало плохо от того, что я его не слышу. Я брала из библиотеки книжки на итальянском и прятала их под матрасом, а потом, значительно позже, когда появилось видео, я стала брать напрокат итальянские фильмы. Я даже тайком заглядывала в твою домашнюю работу по итальянскому! Я столько раз хотела присоединиться, когда ты готовилась к устным экзаменам, но ты была так предана Кармеле, а я не хотела никого огорчать.
— Поверить не могу. Ты вела себя так убедительно, даже меню не могла прочитать, когда мы ходили куда-нибудь.
— Ну, это постепенно превратилось в такую игру. Я знаю, это звучит, как бред сумасшедшего.
«Совсем нет», — думаю я. Я тоже играла в такие игры.
— Так на самом деле я не была тебе здесь так уж нужна? — спрашиваю я.
По-моему, я догадалась, зачем мама меня вытащила, но хочу услышать это от нее.
— Ах, Ким. Я знаю, ты говорила, что тебе нравится жить так, как ты живешь, и я очень старалась не вмешиваться, но когда я увидела этот буклет про пластическую хирургию… Я опускаю глаза в пол.
— Мне казалось, что это очень неправильно. Ты столько удивительного сделала в жизни, и тебе еще столько всего предстоит, а ты хочешь потратить деньги на… — Мама даже не решается это произнести. — Я подумала, может быть, если я напомню тебе, что такое настоящая красота, ты сможешь увидеть ее в себе.
— Я очень рада, что ты привезла меня сюда, — говорю я. И тихо добавляю: — Но так трудно считать себя красавицей, сидя рядом с тобой.
— Да ладно! Ты же знаешь, сколько сил я трачу на то, чтобы так выглядеть! — со смехом отмахивается мама.
— Ты думаешь, что и мне следует больше времени на это тратить, да? — Мне хочется разобраться с этим раз и навсегда.
Мама вздыхает.
— Я знаю, сейчас модно одеваться небрежно, но когда я смотрю на красивого человека, вроде тебя, то не могу понять, почему он не хочет полностью раскрыть свой потенциал! Вот и все. Прости, если это выглядит так, будто я к тебе придираюсь. Ты же понимаешь меня правильно, правда?
— Теперь — да, — говорю я.
Но, если честно, только с сегодняшнего дня.
— Ах, милая моя! Я просто хочу для тебя самого лучшего — во всем!
Дверь дребезжит. Покупательница, не заметив табличку, пытается войти. Мама поворачивается ко мне. и я киваю — «Впусти ее».
— Ты уверена? — Мама сжимает мою руку.
— Да. — отвечаю я, целуя ее в щеку. — Мне еще надо столько всего прочитать.
30
— Он не пришел, — жалуется Клео.
Я ее понимаю. Люка пропал. Гарет пропал. Что мы делаем не так?