Я люблю тебя, Калькутта!
Шрифт:
Лебедев выступил и как музыкант: в пьесе исполнялись положенные им на собственную музыку песни на стихи бенгальского поэта Бхоротчондро Рая. Успех огромный, спектакль был повторен, ждали третьего спектакля.
Увы, вмешались недоброжелатели. Создание небывалого театра на бенгали с современным репертуаром вызвало недовольство англичан, особенно владельцев английского театра Ост-Индской компании, не без оснований увидевших в нем опасного конкурента. Высокопоставленные английские друзья Лебедева, благоволившие к нему, когда он услаждал их слух своей скрипкой и обучал музыке их скучающих жен и дочерей, лишили его покровительства: их раздражала его дружба с «туземцами», его неосторожные высказывания о колониальных порядках. Была организована травля «нахального русского», Служащие Ост-Индской компании
Затравленный, разоренный и больной, Лебедев был вынужден покинуть Калькутту. Он вернулся в Лондон, откуда с трудом перебрался в Петербург. Остаток жизни он отдал завершению и публикации трудов, начатых в Индии. В 1801 году издал за свой: счет в Лондоне «Грамматику чистых и смешанных Ост-Индских диалектов». Первым в Европе изгони! ил и отлил в 1805 году санскритский шрифт. Составил бенгальский шрифт для типографии Академии наук. И в 1805 году издал в Петербурге главный труд своей жизни: «Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брамгенов, священных обрядов их и народных обычаев». В этом труде подводились итоги исследованиям Индии и содержалась масса неизвестных в Европе сведений. В первой части книги Лебедев изложил религиозные представления индуистов, во второй — их естественнонаучные взгляды: деление царства природы, классификацию небесных светил, устройство календаря и т. д. Третья часть была посвящена «брамгенским обрядам» и народным обычаям и была ценна тем, что целиком состояла из личных наблюдений автора.
К концу жизни Лебедев получил чин коллежского асессора, потом надворного советника, служил в государственной коллегии иностранных дел. Звание профессора Академии наук дало ему возможность без помех заниматься любимым делом. За несколько месяцев до смерти он был награжден орденом св. Владимира 4-й степени. Умер он в 1817 году. В Ленинградском музее городской скульптуры (Александро-Невская лавра) сохранилась надгробная плита с могилы Г. С. Лебедева, поставленная его женой. На плите надпись:
Сей муж с названием согласно
Три части света пролетел.
Полет он делал не напрасно
В отдаленнейший предел.
Он первый из сынов Российских
Восточну Индию проник и
Списки нравов сняв индийских
В Россию их принес язык…
25 марта. Фри-Скул-стрит начинается где-то с середины Парк-стрит и идет от нее перпендикуляром на север до самого Нью-Маркета. Я люблю ходить по ней после работы, «прорабатывая» дом за домом. Из старой, потрепанной книги «Второй город Империи» я вычитал, что когда-то здесь были бамбуковые заросли. Название свое улица получила в 1780 году от Свободной школы, размещавшейся в одном из домов, ныне не существующих.
Начинается она с правой стороны китайским рестораном «Золотой дракон», очень дорогим и фешенебельным, а с левой — бесформенным жилым домом. У подворотни постоянно дежурит маклак-сводник и в любое время дня встречает вас возгласом «Меняю деньги!», а затем без перехода предлагает посетить 12-летнюю китайскую красавицу, которую он почему-то на чешский лад называет «девичка». Получив отпор, он скрывается в своей подворотне.
Левая сторона интереснее, иду по ней. После двух-трех швейных мастерских (портняжка сидит, скрестив босые ноги, прямо на столе, перед ним древняя
В 1883 году в дом на Фри-Скул-стрит въехал Армянский колледж, находящийся здесь и сегодня. Мемориальные таблички напоминают имена основателей армянских филантропических организаций, объединившихся под эгидой колледжа, — Мурадхана Аствацатура, Вардана Манацакяиа и других.
Далее следует цепочка книжных лавок — душных сарайчиков, стены которых густо заставлены полками. Здесь можно не только купить по дешевке любую книгу прошлых лет, но и взять ее на прочтение всего за 2–3 рупии. Однако лучше этого не делать: книги замусолены донельзя и покрыты толстым слоем пыли и грязи, а то и плесени, их просто страшно взять в руки. Впрочем, для «чистой» публики есть полочка с книгами поновее.
Еще одна лавка — в первом этаже большого дома, три ступени ведут в черный провал, до самого потолка забитый старыми журналами. Их здесь тысячи за многие десятки лет — американские, английские, хинди, бенгали, есть итальянские и немецкие, явно подобранные в отелях. Отдельно, высокими стопками лежат глянцевитые «Нэшнл Джиогрэфик» — они единственные продаются за первоначальную цену, остальные — за гроши. Двигаться здесь надо с осторожностью: малейшая неловкость — и журнальная башня рушится в проход. Впрочем, воспринимается это абсолютно спокойно — приходит «бой» и восстанавливает статус-кво. Если посидеть здесь чуть подольше, хозяин привыкнет к тебе, преисполнится доверия, вполголоса спросит, не нуждается ли сааб в «специальных» изданиях, и покажет завернутые в целлофан подержанные номера «Плейбоя», идущие здесь по людоедским ценам.
Еще вперед — китайский ресторан, за ним — знаменитый магазин пластинок «Бамбино» в небольшом, очень чистом и уютном подвальчике. Хозяева сто — два молодых парня. Они сумели поставить дело и конкурируют даже с шикарными магазинами Чоуринги. Так или иначе, но у них есть самые последние новинки из США. Они ухитрились оборудовать даже крошечные кабины для прослушивания: вжимаешься в нее, надеваешь наушники — и «балдей» сколько хочешь, никто не скажет тебе: «Уходите, гражданин, купите и слушайте, сколько хотите, дома». Расчет прост: наслушавшись всласть, что-нибудь да купишь. Не купишь сегодня — купишь завтра, когда снова придешь послушать Есть еще один остроумный «крючок», на который с удовольствием ловятся наши меломаны: на покупателя заводится карточка, в которую заносятся его покупки. Если ты купил здесь 12 дисков, то 13-й — любой — можешь выбрать себе бесплатно. Наверное, этот трюк выгоден — бенгальские купцы в убыток себе не работают.
После «Бамбино» возникает роскошная, кондиционированная, совершенно европейская кондитерская: вазы с шоколадными бомбами, горы пирожных, огромных, затейливо украшенных тортов. Одно только «по», о котором я уже упоминал: все они сделаны на соленом масле, и с непривычки застревают в горле. Впрочем, мы уже привыкли.
Потом до самого угла — цепь сувенирных, канцелярских, посудных лавок: груды дешевой бижутерии, пакетиков с орешками и другой дребедени на прилавках. Маленькие харчевни, где под тусклыми лампочками посетители пьют чай, заедая его кусочком сандеша — сладости из творога, сваренного в сиропе.
Другая сторона улицы — жилая. Вечерами, когда включается свет, каждый дом превращается в нагромождение аквариумов, в каждом из которых течет своя, видимая абсолютно всем жизнь: люди ходят, пьют чай, ругаются; медленно вращаются под потолками лопасти фенов.
Наконец, поворот к Нью-Маркету. На углу — мрачного вида антикварный магазин: груды тончайшего китайского фарфора, фаянса, бронзы, серебра; каждая из выставленных здесь вещей могла бы составить славу любому музею. Есть даже старинные картины. Цены — умопомрачительные, но покупатель здесь свой, особый, и здесь не принято торговаться. Такие «пещеры сокровищ» я видел лишь в послевоенных комиссионных магазинах Москвы — на Арбате и Сретенке, их уже давно нет.