Я, Минос, царь Крита

Эйнсле Ганс

— Именно теперь нужно было бы доказать её, — вздыхала она.

— Пойдём! — напоминал он, вставая и увлекая Алко за собой. — Нужно раздобыть поесть. Пригоршни дикого ячменя, которую мы находим в иные дни, слишком мало, чтобы жить. Но как нам запастись рыбой без сети и остроги!

Они бродили по набегающим волнам и держались за руки.

— Расскажи о твоей первой любви, — ревниво попросил Энос.

— По сути, она была единственной, — тихо ответила она и боязливо прижалась к нему.

— Кто же он был? — задумчиво спросил он.

— Все остальные

были не более чем второстепенные, ничтожные встречи.

— Кто же он был? — сурово повторил он, остановившись и крепко взяв её за плечи обеими руками.

— Ты, — гордо ответила она.

— Я?

Алко кивнула. Нежная ласка её рук подтвердила сказанное.

Энос замолчал и задумался.

— Пожалуйста, не лукавь, — потребовал он, нежно прижимая к себе её голову.

— Вообще-то я всегда была неравнодушна к тебе, но когда мы прятались за стенами сгоревшего дома, увидела тебя в каком-то новом свете. Волны бушевали вокруг нас, несколько раз мы едва не утонули. Спасая меня, ты постоянно затискивал меня между скалами. Водная стихия не раз разлучала нас, но мы всегда находили друг друга. Когда мы выдержали натиск огромных волн, мы поцеловались, как не целовались никогда прежде. Ты — моя первая, моя большая любовь, — сердечно сказала она.

Энос смущённо гладил её по голове.

— Что со мной? — недоумевал он. — До тебя я знал Лато, мою жену, имел от неё двух сыновей. Почему у меня такое ощущение, словно я родил и тебя, и ты — моя дочь?

— Но я тебе не дочь, — торжественно произнесла она. — Что я такое? — Она смолкла и погрузилась в раздумья. — Я — ничто. Впрочем, — поправилась она, — я кое-что представляю собой. Я — это ты.

Она опять нежно поцеловала его.

— Если мужчина не любит душу женщины, он ничего о ней не знает, — едва слышно сказала она. — Ищи меня, постигай меня, — соблазняла она его теперь во весь голос. — Если ты ищешь небо, я хочу быть твоим небом, если землю, твоя земля — я. Если ты ищешь родину — это я. Может быть, мне сделаться родником? Сделай так, чтобы я иссякла. — Она с трудом перевела дыхание. Отдышавшись, грубовато сказала: — Выпей меня до дна, опустоши меня, я хотела бы без остатка раствориться в тебе.

— Нам нужно искать пропитание... — напомнил он.

Когда через несколько часов, которые они провели наполовину во сне, наполовину в игре, они вернулись, единственной их добычей оказалась пригоршня раковин.

Какая сила гнала их с наступлением ночи в тот угол их пристанища, где ложем им служили листва и солома?

— Я хочу есть, — призналась она и заплакала.

Он сказал «Пойдём!», привлёк её к себе и положил её голову себе на колени. Его руки ласкали её, даря радость и счастье.

— Ты? — cпросила она.

— Да, любимая!

— Если бы ты был царём города, а значит, и его богом, любил бы ты меня?

Он кивнул.

— Если бы я очутилась в храме жриц луны, если бы я пришла в него в тот день, когда там происходит священное совокупление, ты и тогда бы продолжал любить меня?

Он снова кивнул.

— Если существуют

боги и цари, я стану священной гетерой. Говорю тебе об этом заранее... Ты придёшь?

— Мне очень сложно ответить, Алко. Я не царь, а ты — не жрица луны...

— Но в тот день, когда происходят большие торжества, я могу стать священной гетерой?

Он молчал, целуя её в глаза, щёки, губы. Алко вцепилась в него обеими руками, почти легла на него, шепча:

— Я жду ответа.

Он снова промолчал, но она прочла ответ в его глазах, глядя на него с любовью.

— Ты придёшь, если я стану служить богине луны, богине плодородия? Тебе придётся, конечно, заплатить за это. Если всё снова станет так, как должно быть, у тебя найдётся столько денег, чтобы ты всегда мог купить меня?

— Да, — прошептал он, страстно целуя её.

— Разве нет никакой возможности для меня уже теперь служить богине луны, чтобы ты сделал меня священной гетерой?

— Нет, — серьёзно ответил он.

— Если бы ты очень сильно любил меня, ты бы нашёл, — упрямствовала она.

— Именно из-за любви к тебе мне приходится считаться с тем, что ты ещё очень молода.

— Разве это любовь, если ты смотришь на меня только как на храмовую гетеру?

Вместо ответа он снова нежно поцеловал её.

— Как забавно устроен мир, — охнула она. — Гетерой ты бы любил меня...

— Но таковы законы.

— Законы, — горько усмехнулась она, — Я хочу есть. Любая работа, даже самая лёгкая, даётся мне с трудом. На день у нас всего два ведра воды. А для полива требуется больше — я едва осмеливаюсь немного попить. Я знаю... — заплакала она, — Ты больше не любишь меня, потому что я почти не моюсь. Может быть, раньше и любил, а теперь!..

— Алко, я всё равно любил бы тебя, будь ты старой, увядшей, больной и грязной.

— Поклянись!

— Даю тебе слово, этого достаточно, — торжественно отчеканил он.

— Предания говорят, — сказала она, — что в Вавилоне влюблённые вели себя очень свободно. Партнёров нередко определял жребий.

Энос удивился:

— Скажи, откуда тебе всё это известно?

— От отца одной подруги. Он прожил там в рабстве больше десяти лет, но ему удалось бежать. Апау участвовал в храмовой службе и даже знал, какие слова предписываются ритуалом Священного брака. — Она приподнялась, подумала немного и сказала: — В день возлежания, а это новый год, в день пророчества, для повелительницы устанавливают ложе. Ей поправляют подушку, чтобы обеспечить комфорт. Затем её моют для общения с царём.

— И всё это было доподлинно известно отцу твоей подруга? — скептически спросил он.

— Да, он мог даже наизусть слово в слово воспроизвести законы. Апау был очень мудр и многому меня научил. Постой, — сказала она, — существует одно чудесное изречение: «Она всходит на его ложе подобно верной жене. Она осталась возле его уха и в избытке одарила его подобно Тигру во время разлива».

— Глубинный смысл такого брака заключается, по-видимому, в том, чтобы зачать ребёнка?

Она кивнула.