Я, Минос, царь Крита

Эйнсле Ганс

Энос подвёл её к скале, освещённой лучами заходящего солнца.

— Сядь, — сказал он нежно, — и оглянись кругом — мир снова принадлежит тебе.

— А я целиком и полностью принадлежу тебе, и это замечательно.

Она медленно, словно во сне, стянула с плеч одежду и подставила солнцу груди и спину. Помолчав, она негромко, даже робко, спросила:

— Скажи мне, что я должна делать, чтобы всегда нравиться тебе?

— Хватит того, что ты есть, больше мне ничего не нужно, — ответил он и, примостившись у неё за спиной, принялся ласкать её шею и плечи.

— Помнишь, —

сказала она, — я рассказывала тебе об одном пожилом человеке, отце моей подруги, который мне многое показал и растолковал. Он немало знал о Священном браке и священной проституции и сумел тактично объяснить мне всё это. Нередко он говорил — при этом я не вполне его поняла, и тебе придётся как-нибудь растолковать мне всё это, — о культовом целомудрии и культовом разврате. Говоря о законе Хаммурапи, который действовал в Вавилоне около двухсот лет назад, он сказал, что женщины, которые отдавались, как то предписывал культ, — священные женщины. Может быть, он видел и то, что происходило с Утной?

— Кто такая Утна?

— Его дочь. Я рассказывала тебе об этой подруге.

— Что же произошло с Утной? — обеспокоенно спросил он.

— Она была обещана одному мужчине. Когда он пришёл в гости и вручил отцу свадебный подарок, тот благословил свою дочь. Меня поразило, что гость стал любить Утну на наших глазах. Мы всё видели. Мне пришлось стать свидетелем этой сцены, — сказала она задумчиво. — Неужели любви нужно учить? — спросила она. — Ты научишь меня ей?

— Что поделаешь, мы в крестьянской стране! Мы все живём бок о бок. Нередко вся семья размещается в одном помещении. Так что все всё видят, слышат, ощущают. Ребёнком я не раз навещал дядю, спал с ним на циновке, на которой он любил свою жену.

— Да, да, — ответила Алко, хотя её мысли были далеко. — А ты смог бы смотреть, как меня любит кто-то другой?

Энос усмехнулся:

— Мой ответ ты знаешь. Даже мой самый близкий друг не посмел бы и пальцем тронуть тебя. Пойдём, — позвал он её, — мне нужно поискать дрова в развалинах домов. Садись рядом, смотри на меня и отдыхай.

На краю покрытого руинами поля, которое он пересёк в поисках дров, ему попалась на глаза убогая лачуга, где жили люди. Войдя в жалкую хижину, он заметил в глубине двух женщин, от страха поднявших крик.

На шум прибежал крестьянин.

— Это мои дочери, — словно извиняясь, пояснил он. — Они давно не видели посторонних мужчин.

Вскоре крестьянин уже беседовал у края пашни, состоящей не столько из гумуса, сколько из пепла, с двумя мужчинами помоложе.

— Это мои сыновья, — представил он.

— А почему они не живут с тобой? — спросил Энос.

— Так лучше. Так меня больше устраивает. Трое мужчин и две женщины... хлопот не оберёшься.

Когда Энос вдвоём с крестьянином вернулись в бедную лачугу, младшая дочь, Нопина, хозяйничала по дому. Эноса удивило, что она не имела ни малейшего представления о чистоте. Пол был усеян объедками: костями, луковой шелухой и подгнившими стеблями растений. На столе лежали заплесневевшие грибы и ягоды.

— Что вы делаете с кедровыми орехами? — поинтересовался Энос, заметив разбросанную повсюду скорлупу.

— Жмём из них

жир.

Энос поразился множеству берёзовых лучин, сложенных в углу.

— Мы втыкаем их в стену, и какое-то время они дают нам свет, — пояснил крестьянин.

Нопина подошла к отцу и по-детски прижалась к нему. Он заботливо расчесал ей волосы и привёл в порядок её одежду. Немного погодя она спросила, отправляться ли ей на поиски дров, и при этом покосилась на Эноса, словно предлагала ему помочь ей в этом деле.

— Подожди, — приказал крестьянин, — пока не уйдут твои братья.

Девушка покорно отошла в глубь помещения и уселась на пол, вульгарно раздвинув колени.

— Подожди, — ещё раз сказал отец.

— Нет, — заупрямилась она.

Была уже почти ночь, когда Энос и Алко добрались до своего подвала и в изнеможении улеглись на пол. Алко чувствовала такую слабость, что все её попытки снять платье через голову окончились неудачей. Она подползла к Эносу, и он помог ей освободиться от одежды. Когда он случайно задел при этом её груди, по всему её телу пробежала дрожь.

— Да, да! — прошептала она, легла на спину и протянула к нему обе руки, будто ища помощи.

Энос бережно отнёс её на постель, которую вскоре залила своим светом яркая луна.

— Помнишь, — спросила она, — как ты обхватывал меня руками, защищая от незнакомца, который оставался у нас на ночлег?

Он кивнул, погруженный в свои мысли: в одно и то же время он находился и в Египте и в Вавилоне. Его мысли уносились к Хатор и Исиде. Один жрец однажды описал их ему как прекрасно сложенных молодых женщин. Обеих венчала божественная корона в виде двух больших коровьих рогов, обрамляющих диск. Были ли они богинями луны, знали ли там и богинь мака? Он вновь углубился в размышления: один жрец рассказывал ему, что обе зачали детей, оставаясь девственницами. Потом его мыслями завладела церемония Священного брака, который справляли во дворцах царь и верховная жрица. Он ещё прекрасно помнил, как жрец торжественно заявил, что дети, появившиеся на свет спустя девять месяцев, — дети бога.

— О чём ты думаешь? — внезапно спросила Алко и вернула его к действительности.

Он поделился с ней своими размышлениями, которые наполовину относились к области фантазии.

— Разве не всякий мужчина, который влюблён, бог? — спросила она. — Разве его подруга не всегда богиня или верховная жрица?

— Боги требуют соблюдения обрядов, — сказал он. — Всему своё время, всё подчиняется своим законам, — промолвил Энос.

Они обнялись, как дети, которые ищут друг у друга защиты, и заснули.

Словно из бесконечной дали Энос услышал голос, прозвучавший в его душе:

«Будь благоразумен, сравни, сколько лет тебе и сколько — Алко! Ты годишься ей в отцы! Если вы свяжете свои судьбы, ничего хорошего из этого не выйдет».

«Всё будет хорошо», — упрямо ответил он, встал и осторожно накрыл спящую Алко циновкой.

Не от этого ли она проснулась?

— Ты подошёл ко мне, потому что стало холодно? — спросила она, ещё не вполне отойдя ото сна.

— Когда мы проснёмся, дорогая, нас ожидает трудный день. Ведь ты ещё не совсем поправилась.