Я написала детектив
Шрифт:
Виталий, как я сказала, и раньше оправдывал свое прозвище, а сейчас заслуживал его вдвойне. Больше никто из нас оказался не в состоянии участвовать в разговоре, превращенном стараниями вновь прибывшего в сплошной монолог, посвященный себе любимому.
Должно быть, я переусердствовала с шампанским, потому что через час беспрерывных монотонных разглагольствований решила превратить монолог в диалог.
И это была первая, но далеко не единственная ошибка в череде промахов, совершенных мною в тот вечер.
Так случилось, что я к Виталию сидела ближе всех, поэтому игнорировать бесконечный поток слов мне было тяжелее других. Все равно, что не реагировать на отбойный
К тому времени, как я встряла в безобразно долгий монолог, Говорун рассказал нам о своей новой машине — серо-голубом «мерседесе-кабриолете», обо всех особенностях ее устройства и механизмах. Затем поведал, как, подрабатывая корреспондентом в небольшой местной газете, попал в органы, придя брать интервью у начальника одного из отделов московской милиции, написал статью о работе отдела, затем — о ходе расследования крупного золотовалютного дела и о прочих своих перипетиях, в результате которых стал постоянно сотрудничать с милицией и, что самое удивительное и смешное, принялся писать детективные романы, правда, под псевдонимом. Раньше литературными талантами он никак не отличался, и заподозрить в этом его никто бы не мог, да и сейчас ими не блистал. Теперь работает в газете, кропая статьи из уголовной хроники. Подумать только!
А то, что он еще и пишет детективы в голове не укладывается.
Я не являюсь большой поклонницей детективов. Читаю их редко, если что-то попадется, совсем уж от нечего делать. Один из романов Говоруна я и прочитала во время поездки на дачу, в тот момент не зная, кто его автор. Эпохальным это произведение никак не назовешь, в анналы литературы его не внесут. Очень средняя, не слишком интеллектуальная любительщина.
И вот в какую-то безумную, роковую для моей последующей жизни минуту я решила высказать свое мнение.
Что на меня нашло? Голова, что ли, заболела от его занудного повествования?
— Не знаю, что ты там расследуешь, — начала я свысока, — но то, что ты пишешь, — полнейший бред.
Говорун прямо подпрыгнул от моего вопиюще кощунственного заявления. Присутствующие захихикали. Лучше бы они заткнули мне рот и заставили замолчать. Вместо этого они с удовольствием переключили свое внимание исключительно на нас, оставив прочие разговоры, которые велись полушепотом и не имели отношения к криминальному настоящему Виталия.
— А что тебе не нравится? — возмутился Говорун.
Все взгляды перевелись на меня в ожидании дальнейшего. Они уже заскучали, бедные, думали о побеге, только бы избавиться от надоевшего рассказа, а тут такое неожиданное представление. Я стала центром внимания.
— Да, собственно, ничего, — пожала я плечами, — сюжет абсолютно надуманный. Герои твои — полнейшие дебилы.
— Может, ты написала бы лучше?
— Уж конечно написала бы, — должно быть, в полнейшем раздражении сказала я, не собираясь ничего писать.
— В моих романах, между прочим, описаны исключительно подлинные истории из реальной жизни. И чтоб ты знала, я сам принимал участие в расследовании.
— Тогда понятно, — сказала я, ко всеобщей радости сбрасывая Говоруна с возведенного им самим пьедестала, — если уж ты помогал, меня нисколько не удивляет, почему столько нераскрытых преступлений.
— Ты не в курсе, у нас полно дел, которые мы раскрываем.
— И как же вы их раскрываете? — вкрадчиво заговорила я, умея если надо быть отвратительно-язвительной. — Как твой замечательный следователь Михайлов? Главного героя ты уж не с себя ли писал? Чувствуется твоя вычурная манера выражаться: «Он долго шел, но никуда не пришел», — процитировала я запомнившуюся фразу. —
— Молодец, Наташка, врезала ему по полной программе, — услышала я довольный шепот Светки Козловой.
— Размазала по стенке, — прибавил Толик авторитетно.
— Припечатала, — коротко охарактеризовал Гена.
— Любому читающему дураку, — продолжала я свое неуместное разоблачение, — с первой страницы понятно, в чем дело и кто совершил убийство. А этот бедолага твой следователь Михайлов триста страниц мается вопросами — кто? зачем? почему? каким образом? На триста первой его неожиданное озарение посещает: как все, оказывается, просто было! Ответ на поверхности лежал, я и не заметил! Если он что и выясняет, то совершенно случайно. Зайдет куда-нибудь водички попить, обязательно ценный свидетель навстречу выбежит и тут же выложит факты и улики. Машина у него сломается именно в том месте, где кто-то что-то видел, как кто-то что-то где-то совершил. И ты хочешь уверить, что это правда?
— Не уверен, а знаю, — буркнул Виталий. — Ты не представляешь, какую роль в нашей работе играет случай.
— И какую же? — окончательно разошлась я, провоцируемая своими не в меру развеселившимися сокурсниками. Фыркающими, толкающими друг друга, тихо делающими какие-то замечания. — Роль покровителя придурков?
— Если ты такая умная, Горчакова, пошла бы работать в органы. Чего время теряешь? В стране сразу бы увеличилась раскрываемость преступлений! Представляешь, какой прогресс в криминалистике? Другим опыт бы передавали. Мы все кретины, ты одна у нас гениальная.
— Не надо инсинуаций. Я не говорила, что все кретины. Я сказала это только про придуманного тобой следователя Михайлова. А он, признайся, редкостный.
— Ты на словах до того шустрая. Попробовала бы сама.
— Да твое «Дело о бриллиантах» раскрыть раз плюнуть.
«Дело о бриллиантах» было именно тем романом Говоруна, который я прочитала. Дешевая, бездарная дребедень.
— Если так, попробуй — плюнь. Я тебе дам дело, ты его раскроешь как нечего делать, даже напрягаться не придется. Мы тебя провозгласим Королевой детектива нашего курса.
— Да что мне, больше заняться нечем? Я в своем уме.
— Уже в кусты?
— Какие кусты, Смирнов? Ты за последние годы окончательно поглупел. Мне это не нужно.
Вступать в перепалки с Виталием было неблагодарное занятие, на которое никто не отваживался. Но за те пять лет, которые мы не виделись, это успело вылететь у меня из головы.
Говорун для начала подавлял словесным напором, не давая тебе передышки и просвета, а потом заговаривал до беспамятства. Привыкнув к его постоянным разглагольствованиям, мы адаптировались к непростой окружающей обстановке и, уже не слушая, просто кивали головой, спокойно занимаясь своими делами или даже начиная беседу с кем-нибудь еще. Это не только не обескураживало Говоруна, но даже не особенно задевало. И он продолжал свою речь без запинки и обид на наше неприятие его всерьез. Порой мне казалось, все, что он говорил, было не для кого-то, а исключительно для себя, чтобы покрасоваться.