Я не боюсь

Коулл Вергилия

— Вообще, мне до сих пор чертовски хочется выпить. А после того, как ты меня напугала своим звонком — особенно. Руки трясутся вот. Еле на дерево залез. Но ради тебя я оставил бутылку на столе почти не тронутой и отправился дышать свежим воздухом. Решил, что если поброжу по улицам, подышу воздухом, станет легче.

Я слушала Кита. Наверно, стоило его похвалить за отказ от спиртного. Но сейчас просто не было сил для моральной поддержки кого бы то ни было. По мере возвращения рассудка становилось стыдно за эмоциональный срыв. Увидел бы меня сейчас Тоби — по головке не погладил. Он заставил бы мигом успокоиться, встать, схватить что-нибудь потяжелее и застать врага врасплох еще когда дверная ручка повернулась в первый раз. Но то

ли от приснившегося кошмара я стала слабее, то ли домашняя обстановка так действовала. Я вспомнила свой жалобный скулящий голос, которым просила Кита о спасении, и поморщилась.

— Пообещай, что завтра не станешь мне напоминать, какой дурой я себя выставила.

— Ты не дура, — возразил он, — просто тебе приснился кошмар. Мне они часто снились раньше. Особенно в детстве. Помнишь «Кладбище домашних животных»? Был такой фильм.

Я покачала головой.

— Страшный очень. Не мог долго уснуть после него, но смотрел. Казалось, что если выключу, то буду трусом. А потом снились ужасы. От моего крика просыпался весь дом. Ма приходила, обязательно со стаканом теплого молока, — голос Кита потеплел, как всегда это бывает, если рассказывают о чем-то хорошем. — Она так же усаживала меня на колени, гладила по голове и говорила, что пока она рядом, никто не причинит зла ни мне, ни сестре.

Он прижал меня крепче. Наклонил голову и нежно поцеловал в кончик носа.

— Все будет хорошо, Джен Макклейн. Пока я рядом. Любой кошмар рано или поздно забудется.

— Только не мой, — пробормотала я.

…С подругами мне обычно не везло. С самого раннего возраста непостижимым образом получалось так, что с мальчиками было легче найти общий язык. В школе я держалась особняком. И первую подругу встретила, на удивление, в поместье Дружеча. Сабина Шах-Мали, маленькая, не выше полутора метров ростом, смуглая почти до черноты — и на контрасте белоснежная улыбка. Нежное, почти детское лицо. Первое время я думала, что ей лет десять. Оказалось — четырнадцать, и она уже успела стать чьей-то женой. Таковы традиции ее народа. Доходя в беседе о прошлом до этого момента, Сабина отказывалась дальше говорить. За это я даже испытывала к ней благодарность: хватало собственной боли, чтобы еще принимать в себя чужую. Львиную долю времени, проводимого вместе, мы старались разговаривать на нейтральные — вежливость эмпатов! — темы. А вместе мы его проводили лишь на конных прогулках. Правда, Сабина считала их удовольствием, а я ее мнения не разделяла.

— У тебя неплохо получается рысью, — приободрила она, когда мы очередным теплым вечером скакали вдвоем по лугам. — Скоро можно попробовать галоп.

— За рулем получается лучше, — проворчала я, с легкой завистью оглядывая миниатюрную фигурку Сабрины, которая с изяществом держалась в седле.

Себя же я чувствовала мешком с картошкой.

— Каждому свое, — возразила подруга. — Я никак не могу пройти горный серпантин, например. Зато я слышала, как Тоби нахваливал тебя.

Я пожала плечами. Вождение давалось легко. Мне нравился легкий адреналин, начинавший клокотать внутри, когда мелкие камешки летели на повороте в пропасть из-под колес автомобиля. И повизгивание сидящего рядом Тоби тоже нравилось. Поэтому я планировала со временем попробовать «полицейский разворот». Неожиданно для него, конечно.

«Ты должна уметь применить в любой ситуации все, что попадется под руку, будь то автомобиль, велосипед или даже скейтборд, — говорил Тоби. — Никогда не знаешь, на чем придется удирать».

Если бы мне на самом деле пришлось удирать, то я бы точно не выбрала лошадь. Ощущение живой громадины,

покачивающейся из стороны в сторону подо мной, не вселяло уверенности. Я нервничала, слишком сильно натягивала поводья, пока Сабина не начинала кричать, что так можно порвать животному рот. Становилось стыдно, и я нервничала еще сильнее. Замкнутый круг.

После прогулки нам предстояло почистить лошадей и отправить их на выпас. Луга вокруг зеленели сочной травой, несмотря на то, что лето почти закончилось, а заготовленное сено мистер Дружеч предпочитал оставить до зимы. Сабина быстро распрягла свою пегую Тень, а я все возилась с щетками, не зная, с какой стороны подступиться к Грому. До нас долетел стук по жестянке, подвешенной у черного хода в дом, которым Тоби, выполнявший также обязанности повара, обычно созывал всех к столу.

— Уже ужин! — воскликнула Сабина.

— Иди, я догоню.

Когда подруга скрылась за дверью, я бросила щетку на пол стойла и уселась на перевернутое вверх дном ведро, опустив голову. От жизни здесь можно было бы получить удовольствие, если бы нам давали хоть немного больше свободы. Той, к которой я так привыкла дома, где почти оказалась предоставлена самой себе, и которой мне так не хватало с первого дня нахождения в лечебнице. Говорят, лучше родиться рабом и всю жизнь прожить им, чем родиться свободным и потом стать рабом. День проходил по строгому распорядку: ранний, до рассвета, подъем, пробежка, физические упражнения, водные процедуры, завтрак, немного личного времени, тренировки, обед, тренировки, ужин, тренировки, тренировки…

Минимум общения друг с другом — некогда да и не особо хочется. Минимум покоя. О том, чтобы полежать с книжкой в руках или посмотреть телевизор (которого, впрочем, в поместье не было) даже речи не шло. По ночам, добравшись до кровати, я проваливалась в сон, едва голова касалась подушки. У этого был только один плюс: не оставалось времени думать о Хью…

— Давай помогу.

Я вскинула голову. Йен, мельком взглянув на меня, подошел, подобрал щетку и принялся чистить лошадь, повернувшись ко мне спиной. Из-за усиленных тренировок, его тело стало почти идеальным, мышцы натягивали ткань белой рубашки при каждом движении. Некоторое время я молча наблюдала за его работой, пытаясь понять, зачем он это делает. В поместье не помогали друг другу. Каждый сам за себя. Так же как в жизни.

— Я чувствую твое любопытство, — предупредил он, откидывая мокрой рукой темную челку со лба.

— А я ничего от тебя не чувствую.

— Это потому что я на десятой ступени развития, а ты — на первой, — Йен обернулся, пристально посмотрел мне в лицо, и неожиданно обезоруживающе улыбнулся. Улыбался он мне впервые, и я подумала, что так он гораздо симпатичнее, чем с обычным надменным выражением лица. — Ладно, я шучу. Нет никаких ступеней развития, просто вам, девчонкам, тяжелее справляться с эмоциями.

— Тоби говорит, что все приходит с опытом.

— Тоби говорит, что когда мы отсюда выйдем, то все у нас будет просто супер, — он с раздражением провел щеткой по шкуре лошади, и та дернулась.

— А разве нет?

Йен швырнул щетку в лохань с водой, стоявшую неподалеку, и присел на корточки, взяв влажными пальцами, пахнущими конским потом, меня за подбородок.

— Ты правда веришь, что так будет? — он пристально посмотрел мне в глаза. — Что ты сможешь найти свое место в мире?