Я не брошу тебя
Шрифт:
Проснулся он на рассвете, когда облака уже появились, и желтый жемчуг здешнего солнца разлился по унылому покрывалу неба. Он встал, сделал пару шагов, разминаясь, и замер. Уходящей на восток пустоты, которая вчера обещала легкую, наконец, дорогу, не было. Вместо нее бесконечной стеной простиралась полоса странных оплывших столбов. В высоту столбы были от трех до пяти метров, в ширину — от метра до двух; поверхность их была черно-зеленой — такого цвета здесь встречались только листья кустарника, в том овраге, с той стороны хребта, — и тускло блестела.
Странные образования стояли так
— Это что за новости? — Хайдег сделал пару шагов и остановился, подняв стереомат. — Гуммо! — он обернулся, подошел к Гуммо, растолкал, вздернул за такелаж на ноги. — Проснись. Кажется, мы меняем маршрут.
За ночь, тем более после капсулы, Гуммо восстановился — взгляду вернулось осмысленное выражение. Он долго стоял, разглядывая частокол, затем хмыкнул:
— Это что — за ночь?
— То есть ты помнишь, что здесь было вечером?
Гуммо долго молчал.
— Это камни.
— Почему ты так думаешь? — Хайдег посмотрел на Гуммо и хмыкнул еще раз.
— Я не пойду.
— Куда?
— Это камни. Их надо сжечь.
Хайдег вгляделся Гуммо в лицо, подошел, покрутил ладонью, проверяя рефлекс.
— Гуммо, очнись, — он опустил ладонь. — Нам идти и идти.
— Это камни! Их надо сжечь!
— Если камни, почему похожи на огурцы? Мне, Гуммо, не нравится, что они появились за ночь. Поэтому мы ничего делать не будем. В идеале, ничего даже трогать...
Хайдег, тем не менее, направился к крайнему столбу, остановился в трех метрах, подобрал кусок щебня и бросил в матово-блестящую стенку.
— Он пустой, — сказал Хайдег, прислушавшись к звуку. Затем бросил камень еще раз. — Во всяком случае, там не то, из чего сделаны стенки... Гуммо, меняем маршрут.
— Это камни. Их надо сжечь.
Гуммо вскинул карабин. Хайдег бросился прочь от черно-зеленых столбов, упал на землю и распластался. Раздался приглушенный хлопок. Хайдег подождал десять секунд, огляделся, поднялся. На месте крайнего столба, в который он кидал камни, торчал обугленный пень-обрубок. В воздухе над пнем росло густое облако точек — они парили, дрожа и вибрируя, хаотично двигаясь, но не покидая пределов облака, которое раздувалось и поглощало все больше пространства. Гуммо стоял в шести метрах от сбитого «огурца» и смотрел в этот рой.
— Гуммо! Ты сбрендил очень не вовремя.
Хайдег поднялся, подбежал к Гуммо, собираясь отдернуть в сторону. В этот момент облако роящихся точек, распухнув, коснулось Гуммо. В пару секунд весь рой подтянулся к Гуммо и собрался вокруг. Хайдег замер на месте. Гуммо закричал.
— Кажется, я знаю про такую штуку... Видел что-то такое в Три-три-один. Это семена, Гуммо, не парься.
Семена быстро осели на Гуммо, превратив его в неуклюжее вздутое чучело, почти безрукое, безногое и безголовое. Гуммо заорал, пытаясь стряхнуть с себя плотную липкую сеть, но только нелепо топтался на
— Там тоже растут какие-то пузыри... Когда созревают — лопаются только тронешь. И выпускают все семена на какую-нибудь тварь. А тварь их разносит. Тоже липнут всем роем... Гуммо, кретин, не ори. Не поможет.
Хайдег подошел ближе и оглядел липкий кокон. Внимательно присмотревшись, он поднял ствол и осторожно потрогал бугорчатую поверхность.
— Гуммо, кретин, не двигайся. Семена какие-то странные — живые... Или нет, Гуммо, — он убрал ствол и оглядел прилипшую к нему чешуину. — Это даже не семена. Это личинки. И тебе лучше от них избавиться пока они маленькие.
Гуммо, наконец, перестал орать и стоял, не двигаясь, неким лесным чудовищем. Хайдег надвинул на нос стереомат, просмотрел схему.
— Вот здесь есть река. Течет с гор — значит, течет с кислотой. Рукав той, которую мы переходили. И попробуем по ней пройти. Из-за вашего кретинизма у меня осталось двенадцать явных зарядов. Двенадцать!
Хайдег озабоченно оглядел статус-табло карабина.
— Если у него под крышкой останется хотя бы на один больше... Мне всегда везло на дегенератов. Не мычи, идиот. У тебя под крышкой еще немало, но — повторяю! — это ничего не значит. Особенно если учесть, что счет в данный момент пятнадцать-тринадцать, Гуммо, — ты в курсе? Не в нашу пользу. У нас в легионе даже самые поганые трусы так не сволочили заряд — как ты. Это я, например, про того паука — там, за хребтом. А он жарит и не жалеет! Повторяю, батарейка у него — не эта сопля, которую ставят в патрульный комплект.
Хайдег стукнул стволом карабина Гуммо по ранцу.
— Мой расчет только на то, что у него уже протухшая схема. Особым на операцию дают трое суток, и этого им всегда хватает. Даже на таких дегенератов, как ты. Поэтому они и Особые. Наша толпа давно в аккуратной кучке — можешь не сомневаться, — а мы тут играем в жмурки. Хотя на тэ-гэ-эс мне тоже рассчитывать не приходится. Она и так плохо живет, а здесь вообще болтается как шарик в периметре. Но вот схема у него без кое-каких деталей, и без существенных. У него схема с орбиты, а у меня локальная. Ты, Гуммо, в курсе, какие это дает преимущества? В общем, нам сейчас надо пройти через это, — он оглядел частокол угрюмых столбов. — А там он свое получит. Ладно... С тобой и так разговаривать — что с чучелом, а сейчас тем более.
Они двинулись вправо на юг, вдоль черно-зеленой стены. Кожура «огурцов» играла тусклыми бликами. День разгорался, время шло, Хайдег торопил Гуммо, но тот едва двигался, едва переставляя облепленные личинками ноги. Наконец, уже в полдень, они вышли к реке. Это был неширокий, метров тридцать, желто-серый поток; он глухо булькал по камням, рассыпая тусклые брызги и испуская прозрачный дымок. Хайдег, подталкивая стволом, подвел Гуммо к воде и заставил войти по горло. Личинки пару минут держались, но затем начали отцепляться; поток уносил их прочь, и минут через двадцать Гуммо выбрался из воды без посторонней помощи. То, что осталось на шлеме и стереомате, Гуммо содрал руками; отмыл перчатки в маслянистой воде, упал на прибрежную гальку спиной, раскинул руки и ноги.