Я не Монте-Кристо
Шрифт:
Елагин натянул шорты и направился к бунгало Фон-Росселей. Наверняка девчонка начнет сейчас ерепениться, вон как выскочила вчера из номера, будто ошпаренная. Он вспомнил ее слезы и стало почему-то неприятно, Никита даже остановился на полпути. Что за хрень, правда, что ли, волнует?
«А вот и проверим».
Он сейчас выпроводит Даньку из номера под любым предлогом — например, попросит сбегать на рецепцию и уточнить когда освободится Илюха, инструктор по дайвингу, поскольку свое время они пропустили по вине Никиты. А сам зажмет в
Дверь в бунгало была нараспашку, Никита заглянул и увидел, что там вовсю идет подготовка номера к приезду новых гостей.
— Они уехали раньше времени, меня прислали приготовить номер к заезду, — горничная была явно напугана устрашающим видом Елагина, он круто развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал на рецепцию.
— Госпожа Фон-Россель вместе с мальчиком уехали рано утром, у нее изменились обстоятельства, но она утверждала, что лично ходила к вам в номер, чтобы сообщить, что улетает, — поведала администратор, преданно глядя в глаза Елагину.
«Класс! У нее что-то случилось, она пришла сообщить мне о том, что с утра вылетает, а вместо этого…». Но ведь она не была против, тут Никита голову на отсечение давал. Достал на всякий случай телефон, но самолет сейчас наверняка в воздухе.
Никита долго гипнотизировал взглядом экран, и лишь только увидел, что Сальма появилась в сети, тут же нажал на вызов:
— Да, — все тот же хриплый голос, но сегодня он его совсем не раздражал.
— Ты почему сбежала, Алина?
Пауза в трубке. Ответ на взгляд Елагина прозвучал чересчур резко:
— Я не сбежала, Никита. Возникли срочные дела, из-за которых мне пришлось вернуться раньше срока, — говорит спокойно, только почему у него такое ощущение, будто сейчас сердце выпрыгнет из груди?
— Странно, а мне показалось…
— Тебе показалось. Спасибо за отдых, все было просто чудесно.
— Да? — Никита хмыкнул, а потом сказал вполголоса, постаравшись, чтобы прозвучало как можно более проникновенно: — Что ж, я рад. Мне тоже все понравилось. Очень. Только слишком темно, в следующий раз я не дам тебе даже штору задернуть.
И он отель ставил на то, что Сальма сейчас покраснела, да что там, пятнами пошла, и губы покусывает, ответ сочиняет. Видать ничего не сочинила, потому что бросила обрывочно: «Мои юристы свяжутся с тобой», — и нажала отбой. Но Никита остался доволен.
Он понял, что поселил достаточно смятения в ее глубоко затаившейся душе, а большего ему пока не требовалось.
«Кто ты, Елагин, талантливый актер, расчетливый мерзавец или тот, кто однажды предав, теперь сожалеет и раскаивается?»
Саломия смотрела на заснеженные деревья, мелькающие за окном автомобиля, и не верила, что еще утром она любовалась белоснежным песком мальдивских пляжей. А ночью — красивым, словно выточенным телом своего сначала
Этот перелет совсем ее измучил. Даниэль, два часа рыдавший из-за того, что не попрощался с Никитой, с горем пополам уснул, пристроив голову у нее на коленях, а сама Саломия все долгие часы полета безуспешно отгоняла картины, встающие перед глазами.
Этой ночью Никита был с ней, с Саломией, а ни с кем другим, и у нее до сих пор дрожали колени от одного его шепота, звучащего глубоко внутри и выворачивающего наизнанку сладкой истомой. Она едва не выдала себя, начав проливать слезы, но слушать, как Никита признается иллюзорной Сальме Фон-Россель в любви к ней, Саломие, было выше ее сил. Разве такое говорят, если цель — заполучить в жены богатую наследницу? По законам жанра он должен был стараться ее увлечь, а «слишком темно, в следующий раз я не дам тебе даже штору задернуть» в качестве соблазнения звучало довольно сомнительно.
Этой ночью она поняла, что живет — по-настоящему живет, дышит, чувствует, — только рядом с ним. И любит только его, бывшего мужа. И врага тоже бывшего, потому что обманывать себя она больше не могла, в ее сердце не было ни ненависти, ни жажды мести, а от одной только мысли, что она его больше никогда не увидит, Саломии хотелось выть в голос.
«Так кто же ты, Никита Елагин?»
Хлюпающий носом Данил дулся на мать, и ей пришлось выдумать помимо очень срочного дела для себя еще одно, для Елагина. Если уж Никита умудрился привязать к себе их неразговорчивого и необщительного мальчика, что тогда говорить о самой Саломие?
Она долго и отчаянно боролась с собой, воскрешая в памяти все, в чем раньше обвиняла Никиту, но даже огонь, охвативший ее тело и оставивший эти уродливые рубцы, казался затухающей спичкой в сравнении с огнем, пламеневшим в ее сердце от одного звука его голоса.
А потом вдруг отчетливо поняла, что ей все равно, как поступил тогда Никита, гораздо важнее, как он поступит сейчас. И ничто тогда не будет иметь значение, потому что боль, звучащую в его словах о погибшей семье, не подделаешь, тепло к чужому ребенку не сыграешь, как Вадим не пытался, у него так и не получилось. Значит, нужно испытать его, всего лишь один раз, и почему-то она не сомневалась, что Никита это испытание успешно пройдет.
Саломия набрала начальника юридического отдела Лебедева:
— Юрий Сергеевич, я через два часа буду в офисе. Подготовьте мне документы по вопросу, который мы с вами обсуждали, и пусть это будет конфиденциально.
Все очень просто, Никита подпишет этот контракт на ее условиях, и тогда она снимет маску, а если нет… Что ж, значит, она проиграла. Кстати, касательно маски. Нужно не забыть внести в расписание визит в клинику, ее уже записали, через две недели обследование, а потом если все хорошо, еще через неделю операция. Она не снимет эту повязку, пока не избавится от шрамов.