Я не Монте-Кристо
Шрифт:
Вадим молча прикоснулся к коробке, и дальше Никита снова увидел, как стены падают ему на голову. Его голос. Его разговор с рекламным отделом. И это даже не монтаж, он и сам бы подумал что ему не нужны ни жена, ни ребенок. А еще звонок отцу…
В груди сдавило, и Никита чуть не задохнулся.
«Она думала, что я ее предал, и все эти годы считала меня убийцей, бедная девочка…»
— Ролик… Это был гребаный рекламный ролик… Постой, Беккер, ты же слушал весь офис, разве у тебя не было записей из других кабинетов?
— Потом… Сначала я тоже думал, что ты в теме, но потом
Никита согнулся пополам, как от удара.
«Семь, восемь…»
— Да, не смотри волком, Елагин, мне доктора сразу сказали, что организм не справится, что лучше прервать беременность, но я знал, что Саломия тогда не захочет жить. Этот ребенок и родился благодаря мне…
— Мой сын.
— Что?
— Я говорю, мой сын. Этот ребенок мой сын, которого ты у меня украл, и мою жену, и восемь лет моей жизни, да, Беккер?
«Десять, одиннадцать…». Вот теперь можно уже не сдерживаться. Голова Вадима дернулась от удара, глухо стукнувшись о стену, а потом Никита с размаху впечатал его в бетон.
Он бил без ненависти и остервенения, просто вбивался кулаком в лицо, грудь, не давал упасть, тащил вверх и снова вдалбливал в стену.
— Стой, Елагин, — захрипел Беккер, сплевывая кровавый сгусток, — очнись, ты совсем озверел!
Никита взял его за плечи и несколько раз ударил коленом, а затем вжал в горло локоть.
— Не бойся, Беккер, я не стану тебя убивать, — он дышал так же хрипло, как и Вадим, потому что за каждым ударом стояли секунды, часы, месяцы, годы бездумного, бессмысленного существования без Мии, без ее теплых рук, объятий и взглядов, без ее любви, ее запаха и запаха его сына. Он никогда не узнает, каким был Данька, когда родился, какое первое слово он сказал, как он сделал свой первый шаг, потому что Беккер все это украл, захотел присвоить себе. Но убивать его Никита не собирался, он уже убил однажды и знал, что это ничего не меняет. — И знаешь почему?
Вадим поднял мутные залитые кровью глаза и кивнул.
— Правильно. Я нужен своему сыну и Саломии, а тратить из-за тебя еще десять лет на тюрьму я не хочу. Ты спас им жизнь, я бы никак не успел, так что хоть ты и гнида, живи. Но сейчас ты возьмешь телефон и остановишь ее самолет. Звони, сука, кому хочешь, пилотам, диспечтерам, начальнику аэропорта, мне по хер, но она не должна улететь, пока я доеду. Все понял? — он еще раз встряхнул Вадима, вдавил в стену и не удержался от нескольких ударов в пах. — А это за то, что лез к моей женщине. Твое счастье, что она с тобой не осталась.
Развернулся, вглянул еще раз на портрет, скользнул взглядом по рисунку рядом, на полу. Маленькая девочка с темными волосами и голубыми глазами, какой Мия выбрала интересный оттенок, не синий и не лазурный, что-то среднее, она очень талантливая, его родная девочка, живая… Никита покачнулся и провел руками по лицу. Наверное, нарисовала себя в детстве.
— Елагин, — сипло
— Не твое дело…
— Подожди… — Вадим выпрямился и утерся рукавом рубашки, который сразу промок насквозь от крови. — Не было никакого подлога тогда, в клинике у отчима, я видел результаты теста. Разберись, что творится в твоей семье Елагин, ей грозит опасность. И если с ней что-то случится, я сам тебя убью.
Как бы у него сейчас ни чесались руки, Никита лишь молча кивнул и вышел из спальни. Внизу зашел в ванную смыть кровь, посмотрел на себя в зеркало и вздрогнул. Безумные, совершенно безумные глаза. Нужно прийти в себя, меньше всего он хотел испугать сейчас своего ребенка. Своего родного ребенка… Руки задрожали, Никита отшвырнул полотенце и уперся руками в умывальник.
«Соберись. Ты должен вернуть их, остальное потом, остальное неважно».
Сбежал с крыльца и запрыгнул за руль. Руки все еще мелко подрагивали, когда он выруливал со двора. Если надо, он остановит самолет, он возьмет в заложники начальника аэропорта, он перевернет мир, он все сделает, это мелочи. Главное, они живы, его жена и сын, и больше он их не потеряет.
«Четырнадцать, пятнадцать…». Хаммер перепрыгнул сугроб, взревел и, взметнув снежным веером, полетел в сторону аэропорта.
Глава 40
— Дима, мне нужна твоя помощь, — Никита услышал, как напрягся друг, последний раз он называл его Димой, — не Димычем, не Димкой, не Дмитрием Владимировичем, — разве что в школе. Сглотнул и продолжил: — Они живы, Дима, Саломия и мой сын.
Надо отдать должное, Семаргин среагировал без истерики, просто уточнил деловито:
— Никита, ты сейчас в порядке? Ты вообще где?
Как будто Елагин мог ответить, что нет, не в порядке, и что в этот самый момент он сидит под дверью у психиатра.
— Даже не представляешь, в каком. Дима, это она, Сальма, у нее под повязкой рубцы от ожогов, она никакая не Фон-Россель, она моя жена. Я еду в аэропорт, чтобы ее вернуть.
— Значит Данил…
— Он родился, Димыч, мой сын родился! Только не в феврале, а в декабре, — зажмурился, а потом тряхнул головой, никак не получалось сморгнуть скопившуюся влагу.
— Да какая в хера разница? Мать моя женщина… Значит, Фон-Россель нас и здесь вокруг пальца обвела, вот же зараза! А мы с тобой два долбо…
— Дима! Она хочет улететь в Штаты и увезти с собой Даньку, делай что хочешь, но меня должны пропустить на летное поле. Беккер попробует их задержать, но ты возьми на контроль.
— Каким боком к тебе Беккер, Никита? Не связывайся с этим говнюком.
— Это он ее спас. И он сказал, что я нанял Ермолаева.
— Твою ж… Так вот почему она тебе мстила. Я понял, все будет сделано по высшему разряду, надо будет, организуем анонимный звонок и заблокируем аэропорт. Ты только там не гони, Никитка, у тебя теперь сын, — не удержался на прощание от нотаций лучший друг и отключился. Он все сделает, что можно, лишь бы они еще не улетели…