Я не сулю тебе рая
Шрифт:
— Комар носа не подточит… Эх, ты! А подумал ты о самой простой этике?
— Какой же может быть разговор об этике с буржуазными специалистами? Вот мы с тобой ради смеха пообещаем познакомить их с нашей Нагимочкой, а потом надуем… Вот тебе и этика!
Я подумал: может, ослышался?
— Пискаревский, сознайся: ты это сказал просто так, из трепачества. Верно?
Он расхохотался.
— Я могу доказать, если не веришь…
— Сволочь! — сказал я и, развернувшись, ударил его
Он качнулся и попытался улизнуть. Я схватил его за ворот рубахи и со всей силы ударил еще раз. Одним словом, осатанел от ярости.
Он заорал как помешанный… Была не была, я еще разок развернулся и ударил, чтобы не орал, гад. Хороший был удар.
Пискаревский, изловчившись, укусил мою руку, вывернулся и пустился наутек. Конечно, на крик сбежались люди.
— Подумать только, драка в самом центре города! — воскликнул какой-то человек в шляпе.
— Куда только смотрит милиция?..
— Позволю себе заметить, вы и понятия не имеете, за что я всыпал этому парню! — обозлился я.
— Боюсь, тебе придется разделить участь всех хулиганов, — проговорил человек в шляпе.
Меня окружила толпа. Жгучий стыд охватил меня: надо же было так влипнуть! Не станешь же тут, на улице, объяснять, что за тип этот Пискаревский. И как докажешь, что ты прав, а он подонок? Разговор у нас был с глазу на глаз. Отвертится как пить дать.
— Лоботряс! — истерично кричала какая-то дамочка с полосатой сумкой в руках. — До чего дошла молодежь!
Но больше всех обидела меня маленькая девочка. Она протиснулась вперед и очень вежливо обозвала меня «скеписом». Тут подошли дружинники. Трое ребят, один другого здоровее.
— Ну, двинулись! — приказали они не особенно дружелюбно.
Сопротивляться было бесполезно.
36
Штаб их помещался в одной из комнат городской гостиницы. Все-таки это не милиция. Милиции важен факт. У них четкий подход: ударил — значит, виноват! Что им до того, что я ударил эту сволочь за дело? Нет у них такого оправдательного параграфа. А с дружинниками, пожалуй, стоит поговорить.
Не успели мои строгие судьи спросить-допросить меня, по всем правилам оформить протокол, как в комнату вошла новая группа дружинников во главе с очкастым парнем. А среди них — Айбика!
Девчонка, у которой глаза, как два Азовских моря, тоже носила красную повязку на рукаве.
Сначала она не обратила на меня внимания: мало ли кого приводят в их штаб… Но как только стали докладывать очкастому обо мне, Айбика обернулась — и чуть не лишилась сознания. Во всяком случае, мне так показалось.
Она шагнула вперед и, перебивая докладчика, сказала:
— Ребята, произошла
В штабе воцарилась тишина, но в следующую минуту она сменилась раскатами смеха. Ребята чуть животы себе не надорвали.
— Если у тебя такой жених, черт бы его драл, то откажись, пока не поздно!
— И надо же в такого типа влюбиться!
Однако Айбика стояла на своем.
— Отпустите его, ребята, на мою расправу.
Тут возникло замешательство. И просьбу ее, по-видимому, хотели уважить, и меня, хулигана, не положено отпускать.
— Ты вот что, добрая душа, одного его из дому не отпускай, — посоветовал старший среди дружинников. — Он у тебя, видимо, пошаливает.
— А еще лучше — держи его на привязи.
— Да ну вас! — начала сердиться Айбика. — Подите вы со своими советами!
Один дружинник сказал:
— Какого дьявола мы проявляем снисхождение? Надо по всем правилам проучить его, пусть дней пятнадцать на виду у всего города под конвоем походит.
Безусый мальчишка раздраженно фыркнул:
— А может, он вовсе и не жених?
Айбика вызывающе откинула голову и, совсем распалившись, произнесла:
— Так, значит, вы не верите мне?
Она приподнялась на носки и — поцеловала меня в губы.
После этого обиженным голосом добавила:
— Вы же, ребята, меня знаете. Стала бы я целоваться с кем попало!
— Предположим, не стала бы…
Первым сдался очкастый, самый главный среди дружинников. Я видел его у нас на комбинате.
— Да чего ты кипятишься, в самом деле? — сказал он. — Если обещаешь принять самостоятельные меры, получай своего жениха. И сматывай удочки, пока не передумали.
Она не стала мешкать, подхватила меня под руку и увела.
Я молчал. События развивались помимо моей воли. Когда мы отошли от штаба на один квартал, Айбика сурово проговорила:
— Не можешь шагать побыстрее?
— Торопиться-то, пожалуй, некуда.
Тут она со всего маха дала мне пощечину.
— Ты что, очумела?
— Счастливо отделался, — сказала Айбика, шагая впереди меня.
На меня что-то нашло, и я засмеялся. И даже объяснить не мог, почему на меня смех напал. Наверное, нервы расшалились.
— Право же, мне вовсе не смешно.
Ее ресницы взмахнули крылышками и опустились. Мне подумалось: вот сейчас расплачется навзрыд.
— Шагай! — повторила Айбика, сдержав себя.
Я не стал спрашивать, куда мы идем. Ей, наверное, стыдно было в этот вечерний час прогуливаться со мной по городу, поэтому она направилась в степь, начинавшуюся сразу за крайним домом.