Я не сулю тебе рая
Шрифт:
— Карамба! — воскликнул мой кавказец, даже не дослушав вахтера. — Ты что же сразу не сказал, что карбамидчик? Пойдем, братец, нам по пути!
— Ты что, кубинец? — усмехнулся я, услышав латиноамериканское «карамба».
— Нет, испанец.
— Настоящий?
— Разумеется.
— Значит, Барселона, Толедо и Сьерра-Невада?
— Мать — Испания, отец — генерал Лукач, Бильбао — моя спальня, а Бискайский залив — ванная комната.
— Значит, из тех, кого в тридцать шестом вывезли под бомбами?
— Мне тогда
Он говорил со мной, как человек с человеком, его жена вышагивала молча. «Ну и молчи! — начал я на нее сердиться. — Тоже мне царица белебеевская!»
— У нас, испанцев, с самого начала был уговор: всем встречаться в мае. На Красной площади. Ежегодно, и что бы ни случилось. Сначала это было нетрудно — жили в двух-трех интернатах. Потом стали учиться — кто где, но все в Москве. Теперь собираться труднее. Доминчес, например, живет в Башкирии, Эмилио — в совхозе под Ашхабадом, Августино — в Сибири, Кончита — в Ростове. Вот и попробуй вырваться!
— Значит, тебя зовут Доминчес?
— Меня — Доминчес Алонсо. А супругу — Лира Адольфовна.
— Ты уже нас познакомил, — напомнил я.
— Возвращаюсь из отпуска — новость! — между тем продолжает Доминчес — Жена больше не хочет сидеть дома. Видишь ли, ей надоело: «Что хочешь делай, но устраивай!» И она права: когда она бездельничает, к ней мужчины липнут. Женщина видная, вот ей и не дают проходу. Никому в голову не приходит, что она мужняя жена. Ха-ха-ха!
7
Он смеялся, ему весело, а мне — нет. Вскоре он перестал хохотать, понял, что меня мало интересует его супруга.
С минуту шли молча, но Доминчес, как видно, не любил молчать. Указав на одинокую заводскую трубу, он подмигнул мне:
— В тридцать нормальных этажей! Но пока ее строили, выяснилось, что можно обойтись без нее. Так она и не задымила ни разу.
«Сколько же денег зря угробили!» — ужаснулся я, но подумал: техническая революция такая штука, что строители не всегда поспевают за ней, и ничего удивительного в этом нет.
— А с этим «элеватором» такая же трагедия, если не пострашней, — продолжал Доминчес. — Построили его сразу после войны, кому-то вздумалось использовать местный уголь как сырье для синтетической химии. Но жизнь обогнала благие намерения химиков. Не уголь, а нефть стала матерью нашего комбината.
Тут уж у меня не хватило выдержки.
— Ничего себе порядочки! — воскликнул я. — Что же они раньше думали?..
— Тебя не спросили! — засмеялся Доминчес. — Выяснилось, что в наших условиях уголь — невыгодное сырье. Теперь на этой базе строим новое производство.
В одном из коридоров, на первом этаже, разместилась конторка. В нее-то мы по очереди и протиснулись. Сначала вошел Доминчес, потом его жена, я замыкал шествие.
Я оглядел комнату.
На стулья хоть не садись — замаслены.
Над столом начальника — большой плакат, написанный от руки: «Говори короче! Одну треть нашего времени мы тратим на бестолковые разговоры».
Такого нигде не приходилось видеть. «Начальник — оригинал!» — усмехнулся я.
Высокий и худой мужчина стоял к нам спиной; по-видимому, это и был начальник цеха. Молодая девчонка, не обращая на нас никакого внимания, продолжала разговор с начальником.
— Парторг велел прибить еще один плакат, — говорила она, не скрывая своего неодобрения.
— Ну, что еще он там изобрел?
— «Не отравляйте своих близких табачным дымом!» — прочитала девчонка громко и не торопясь.
— Что же вы мне прикажете делать: выбегать на улицу, когда захочется затянуться папироской? — спросил начальник, продолжая смотреть в окно.
— Боюсь, что придется…
— Полагаю, этот номер не пройдет, — вспылил он, повернувшись к чертежнице.
И тут он увидел нас:
— Ба, кого я вижу!
Протягивая руку, Доминчес назвал его товарищем Задняя Улица. Поначалу я подумал, что это шутка. Не может, думаю, немалый начальник, инженер, носить черт знает какую фамилию. Может, псевдоним какой?
Но нет. Слушаю, как подчиненная ему девчонка говорит тоже:
— Товарищ Задняя Улица, только что звонили от Седова…
Седов, насколько я понял, самая главная на комбинате личность. Я слышал, как в отделе кадров почтительно склоняли его фамилию: «Седов приказал…» — говорил один. «До самого Седова дойду», — угрожал другой.
«Значит, Задняя Улица — настоящая фамилия», — размышлял я, косясь на человека, сидевшего за столом.
— Ну, рад тебя видеть, Доминчес Федорович! — говорил начальник, радостно улыбаясь. — Хорошо ли отдохнул? Как Москва?
— Отдохнул хорошо. Но вот возвращаюсь из отпуска и что же вижу: жена восстала, — весело докладывал Доминчес. — Говорит, надоело сидеть дома.
Рассказывал, а сам поглядывал в сторону своей молчаливой жены.
Лира Адольфовна, иронически поджав губы, молчала.
— Самое настоящее восстание. Ну что же, говорю, обмозгуем твое предложение. Может, это и к лучшему. Во всяком случае, ничего худого в этом нет. Подумал, подумал и надумал: с вами посоветоваться. Насколько я знаю, цех расширяется, людей набираем…
Я, однако, видел, что начальнику не особенно нравится такая перспектива: он, чувствую, не в восторге от Лирочки Алонсо. Может, он давно знает ее?
Подумав, начальник изрек:
— Я могу договориться с лабораторией, работа там легкая, женская, не то что у нас…