Я не свидетель
Шрифт:
– Подождем еще, Ефим Захарович, куда деваться. Там у вас посетитель.
– С чем?
– Отца разыскивает. Пропал без вести... Вы будете смеяться, заулыбался Михальченко, - но он тоже немец.
– Ты что, издеваешься?!
– вскипел Левин.
– Ты где их берешь?
– Так уж получилось, Ефим Захарович, совпадение, - хохотал Михальченко, утирая глаза.
– Совпадение....
– пробурчал, поднимаясь Левин...
В коридоре у его двери на стуле дожидался Тюнен Александр.
– Вы ко мне?
–
– К товарищу Левину.
– Заходите.
– Я приезжий, - сразу сказал Александр, усаживаясь на стул.
– Издалека?
– Вообще-то из Дудинки. А в данный момент из Энбекталды, это в Казахстане.
– Каким же образом попали к нам в бюро?
– Разыскиваю отца. Сунулся для порядка в милицию, а там висит ваш рекламный плакат. Подумал, что в милиции будут отбрыкиваться, а если и примут заявление, начнется тягомотина. Решил, что за свои кровные надежнее, хотя и дерете вы, как в ателье мод высшего разряда.
На последнее замечание Левин не отреагировал, хотя оно и покоробило.
– Чтоб не дурить вам голову, вот почитайте, - Александр протянул Левину большой конверт, в котором лежала подробная справка, сделанная майором Жумекеном Каназовым.
– Что ж, Александр Георгиевич, майор Каназов сделал все с толком, а вы сетовали на милицию, - сказал Левин.
– Я дружил с его братом. Я ведь из тех мест, родился там, вырос.
– А ваши родители?
– Их привезли туда в сорок первом.
Левин понял, о чем речь.
– А где родители жили до войны?
– Здесь, в Старорецке.
– Кто по профессии ваш отец?
– Бухгалтер. А дед был то ли директором гимназии, то ли какого-то училища. Отец рассказывал, но я не помню. Дед утонул, когда меня еще на свете не было.
– В Старорецке есть у вас родственники?
– Ни здесь, и нигде.
– А знакомые?
– У меня нет.
– А у отца?
– По-моему, нет... Впрочем, не знаю, - неуверенно ответил Тюнен.
– Но он никогда ни о ком не вспоминал. И Старорецк редко упоминал. По понятным причинам.
– Ваш отец, как я понял, верующий? Эта полоска конверта с маркой ФРГ найдена Каназовым в Библии, служила закладкой.
– Верующий. А какое это имеет значение?
– Я должен искать человека, о котором ничего не знаю. А мне надо знать. И как можно больше. Может и не имеет значения, что он верующий, а может имеет. Он часто переписывался с кем-нибудь?
– Не имею понятия. В доме Каназов не нашел никакой переписки.
– От кого же он мог получить письмо из Германии?
– Даже представить себе не могу.
– Как часто вы виделись с отцом?
– Как когда. Иногда каждый год, иногда раз в два-три года.
– Заметно. Не богатые у вас сведения о нем.
– Это уж, как говорят, наши внутренние дела.
– Разумеется. Но я ведь сейчас
– Тоже правильно.
– Каким образом конверт из ФРГ мог попасть в дом к вашему отцу?
– Без понятия.
– Вы считаете, что у вас родственников в ФРГ нет. Но может быть, вы просто не знаете об их существовании. А отец вот узнал. Сейчас у многих советских немцев отыскались там родственники. И многие едут отсюда.
– Правильно делают.
– Вы так считаете?
– А вы - нет?
– Тюнен в упор глянул в глаза, в которых играла усмешка. И Левин понял, что имел в виду его собеседник: "Ты ведь еврей, ваши валят, так что ты мне голову морочишь?"
– Ладно, вернемся к конверту, - вздохнул Левин.
– Где же остальная, большая его часть и содержимое? Майор Каназов не высказывал никаких предположений? Что из себя представляет Энбекталды? Как конверт вообще попал в те места? Видите, сколько вопросов.
– Энбекталды, - поселок. Глушь. Девяносто процентов населения казахи. Есть татары, узбеки, корейцы, русские. И, по-моему, две-три немецкие семьи. Может быть кто-то из них и переписывается. Сейчас можно.
– Если предположить, что ваш отец взял у кого-то почитать письмо или ему предложили его, стал бы он отрезать от чужого конверта кусок для закладки? Разве в доме не нашлось бы другой бумаги?
– Отец человек очень аккуратный, педантичный. Чужая вещь для него и есть чужая. Хоть конверт, хоть что. Это он мне вдалбливал с детства.
– Библию он читал часто?
– Постоянно. У него, помню, закладкой торчал там кусочек картона. Может, потерялся. Вот он и отрезал от конверта. Да еще с красивой маркой.
– Значит мысль, что конверт с письмом ему дал кто-либо, попробуем отбросить? Как считаете?
– Это вы считайте. Я буду считать деньги. В ваших делах я не профессионал, я по другой части.
– А с точки зрения логики?
– Тут, похоже, вы правы.
– Мог ли конверт или эта полоска от него где-нибудь валяться? Бесхозно. И если да, то где: на улице, в мусорнике, в магазине, в кинотеатре и так далее? А отец ваш увидел и подобрал. Подходит такой вариант?
– Не думаю.
– Почему?
– Если письмо пришло в Энбекталды, то на девяносто девять процентов кому-нибудь из немцев. Кому же еще в этой глуши? Верблюдам? А наши не станут выбрасывать такую реликвию, как конверт. Хранить будут вместе с письмами. Отрезать кусок, где красивая марка, - вовсе не сделают такого!
– Видите, логически рассуждая, вы привели меня к мысли, что письмо все-таки получил ваш отец. И заменил картонку полоской от конверта, потому что она стала ему милей, а? Элемент вероятности тут есть. А вот где остальная часть конверта с указанием адресата, с обратным адресом и содержимое - это уже вопрос другой.