Я не свидетель
Шрифт:
– Следов крови нет нигде.
– Могли и удушить.
– Не будем гадать. Как говорят, вскрытие покажет. Хотя с этим будет непросто, труп полуразложившийся... У меня есть кое-какие соображения, но навязывать их не хочу, пусть следствие идет свои путем, экспертизы... А их придется делать много.
– Поможете, Ефим Захарович?
– Каким образом? Я ведь не у дел.
– Но у вас весь материал на руках. Избавите от лишней работы.
– Хорошо. Кто из следователей будет вести дело?
– Сейчас решим. Я его тогда к вам направлю.
– Ладно. Можешь посылать туда людей, - Левин
– Вот это, - он достал из кармана флакончик, - пусть приобщат к делу. Это лекарство. Я нашел его на месте, где, по словам Локотка, он обнаружил труп.
Прокурор повертел в руках флакончик.
– Импортное?
– Да... Ну, будь здоров...
"Нива" ереванца, стоявшая недалеко от станции техобслуживания и намозолившая там всем глаза, исчезла в четверть двенадцатого ночи. Обнаружил это дежурный администратор кемпинга, присматривавший за "Нивой" по просьбе Остапчука. Кемпинг находился рядом со станцией у шоссе в десяти километрах от города. В ночной тишине вдруг взревел мотор, потом его долго гоняли на холостых оборотах. Выйдя из помещения и прошагав метров пятнадцать к шоссе, администратор увидел, что "Нивы" нет на месте, а по пустынному шоссе в сторону города удалялись ее красные огни.
Через пятнадцать минут телефонный звонок сорвал Остапчука с постели. Звонил дежурный по городу:
– Максим Федорович, армянская машина исчезла.
– Что за машина?
– со сна Остапчук не сразу понял, о чем речь. Он сидел в трусах и майке, поставив телефон на колени.
– "Нива" с ереванскими номерами.
– Как исчезла?!
– дошло до Остапчука.
– Она же без трамблера?
– Уехала в сторону города минут пятнадцать назад. С кемпинга позвонили.
– Ясно!
– Остапчук дал отбой и стал звонить по нескольким номерам, затем быстро начал одеваться...
Через полчаса он был у себя в кабинете, где сидело несколько оперативников...
"Ниву" засекли с тыльной стороны станции Старорецк-товарная. Увидел ее сотрудник ВОХРа с вышки. Он и сообщил, что из машины вышли двое, проникли в пролом в заборе и начали что-то выносить и складывать возле машины.
– Улочка эта очень узкая, там две машины не разминутся, - сказал Остапчук.
– Идет под уклон. Справа забор товарной станции, железнодорожные пути, слева дома и склады. Выехать из нее можно либо сдав назад, либо вниз под уклон на Богдана Хмельницкого. Я на "рафике" поеду с людьми через верх, закрою выезд назад. Ты, Бузынник, мотай со своей группой в санчасть, это пять минут отсюда, берите машину скорой помощи, я договорился, натяните белые халаты, запрете выезд внизу, у Богдана Хмельницкого. Станете поперек, выйдите с носилками у какого-нибудь дома, вроде к больному приехали. Заметив нас, Басик ринется вниз, чтобы выскочить на Богдана Хмельницкого. Санитарная машина и белые халаты его успокоят. Плешаков, надо сообщить всем постам ГАИ. Все ясно? Да, Бузынник, когда станете на место, сообщи мне по рации, чтоб я не начал раньше. Поехали!
Вытащив из тайника последнюю завернутую в мешковину партию оружия, ереванец и Басик, открыв заднюю дверь "Нивы", начали аккуратно укладывать его в машину. Здесь, с тыльной стороны товарной станции, было совершенно темно, горело лишь два фонаря - один наверху, в начале улицы, другой внизу, почти у самого выезда на Богдана Хмельницкого.
"Как же так, как я промазал?
– думал Остапчук, сидя рядом с шофером. Машина уже шла на подъем и вот-вот должна была выскочить к нужному месту, где начинался забор товарной станции.
– Ведь у них не было трамблера!.. Где достали? Неужто в Боровичах Басик спроворил? Трамблер Басик искал там, а не старые автоматы!..
– А поставить его - дело плевое"...
Они захлопнули дверцу "Нивы", сели, и в тот момент, когда ереванец взялся за ключ и отжал сцепление, в заднее стекло ударил дальний свет фар и отраженный зеркальцем, полоснул по зрачкам.
– По газам!
– крикнул Басик, услышав шум двигателя настигавшей их сверху машины.
– Менты?
– Кто бы ни был, гони вниз, к Богдана Хмельницкого!..
"Нива" неслась по выбоинам разбитой старой брусчатки, когда свет ее фар уткнулся в стоявшую поперек дороги метрах в ста машину скорой помощи, из которой вышли люди в белых халатах с носилками.
– Что делать?!
– крикнул ереванец.
– Сейчас отвалят, подъезжай ближе!
– Басик достал из-за пояса пистолет, прикрытый полой пиджака.
– Тормозни!
– Он выскочил из машины и, оглянувшись на мгновение, увидел, как из догонявшего их "рафика" почти на ходу вывалились двое, в руках у них были пистолеты. Он все понял. Единственная надежда была заставить лекарей со "скорой" убраться с дороги.
И в этот момент кто-то из "рафика" крикнул:
– Вы окружены! Сопротивление бесполезно!..
Не поняв, что машина "скорой" и фигуры людей в белых халатах ловушка, еще надеясь, что он прорвется, заставит их освободить дорогу, Басик дважды выстрелил в одного из двоих преследователей, бежавших сверху, и увидел, как тот упал. И тут с ужасом крайним зрением Басик заметил, что от машины скорой помощи к нему снизу бегут четверо, белые халаты распахнуты, а в руках короткие автоматы...
В Остапчука вошла одна пуля, в шею, разорвав сонную артерию. Он лежал и не слышал слов склонившегося над ним товарища, не ощущал рук, вносивших его в машину, не слышал голосов и возни возле "Нивы", звука щелкнувших наручников.
Он умер в пятистах метрах от ближайшей больницы...
36
– Как же это?
– Михальченко ходил по кабинету из угла в угол, нервно потирая больную руку.
– Что ты заладил "как", "как"? Как в тебя стреляли, так и в него. Тебе искалечили руку, а ему...
– Левин понимал состояние Михальченко, которому он выложил эту страшную новость, едва тот прилетел из Коктебеля и явился в бюро.
– Когда похороны?
– спросил Михальченко, наконец остановившись.
– Сегодня в два.
– Вы пойдете?
– Да.
– Левин не состоял ни в каких отношениях с Остапчуком, просто иногда сталкивался по работе еще будучи прокурором, и в те годы едва ли пошел бы на похороны, но сейчас вопрос был задан в ситуации, когда ответ мог быть только один.
– Что ж, Басик, выхлопотал ты себе "вышку", - Михальченко сел к столу.
– Это еще как сказать.
– А вы что бы дали?
– зло спросил Михальченко.
– Прокурор не дает, а просит.
Михальченко вздохнул, помолчал, затем спросил: