Шрифт:
— Игнат, ешь медленно! Жуй, Игнат! У тебя тридцать два зуба для этого!
— Двадать восемь, — говорю я. Правда двадцать восемь, я считал.
Я и сам себе говорю — ешь медленнее! Потому что съел и сидишь, а остальные ещё жуют.
Если один дома, то нормально, поел и пошёл. А если люди? Сидишь, а они едят, едят…
Тогда достаёшь телефон, потому что скучно же смотреть, как другие едят! Папа меня страшно ругает за телефон этот. Но он редко дома бывает.
А в школе я стараюсь есть один.
Но
Я отбрыкивался, а она всё равно. А потом ещё торт!
В общем, я объелся, как никогда в жизни. Там один дядька за столом смешное рассказывал, а я даже смеяться не мог!
Никогда в жизни не буду столько есть. Люди в некоторых странах вон голодают, а я продукты перевожу…
Левой, правой. Самое лучшее на свете — ролики эти. На них у меня голова проветривается. Лечу, рассекаю… Воздух свистит, я чувствую его, воздух. Только не наушники, это не люблю: тогда я теряю окружающий мир, и страшно. И потом, отвлекает.
Наушники я люблю дома. Будто отгородился ото всех и сидишь один со своей музыкой.
А на улице не люблю уши затыкать. Я люблю город слышать. Я его люблю, город свой. На роликах очень круто по нему: левой, правой! Если бы только машин поменьше. Я читал, в Стокгольме так: машин мало, и все на велосипедах.
Но велосипед у нас негде хранить. И поднимать неудобно на девятый этаж. А самокат или ролики — пожалуйста.
Я решаю обычно так: если мне потом в метро, то лучше самокат. Если же можно без метро, то ролики проще. Быстрее. Но это если лестниц нет на пути. Вообще можно будет исследовать, что лучше. Самокат vs ролики. Когда-нибудь займусь. В школе можно, там часто времени полно. Если не забуду.
— К доске пойдёт Зайцев, — все вокруг тихонько хихикают. Ну и что, и что. Сколько уже можно, надоело.
Иду к доске, решаю задачу эту. Простая.
— Игнат, куда ты торопишься? На поезд опаздываешь?
— Я не тороплюсь, — пожимаю я плечом, — я как всегда…
В общем, пропустил я действие. Ну и что; ответ-то правильный. Я в голове уже потому что сосчитал и забыл записать. Руки у меня не успевают за головой.
— Ладно, — говорит она, — пять с минусом. Хотя вообще это ошибка.
— Ответ же правильный, — говорю.
— Решение тоже имеет значение. Мне нужно видеть, как ты мыслишь.
Ещё чего. Чтобы кто-то видел… Мои мысли — моё личное дело, нечего…
— Ой, Игнат, а почему тебя в журнале нет?
— Потому что я не Зайцев, а Волков, — говорю в стотысячный раз. Никогда
Опять.
Это мои грабли, швабра эта.
— Зайцев! Тебе самому не надоело в классе клоуном быть?!
— Я Волков, — говорю я.
Вот скажите, это такие похожие фамилии, да? Заяц и Волк — это совсем-совсем одинаковые звери. Да? Или мне не подходит фамилия Волков?!
Может, если бы я был брюнетом, меня не звали бы Зайцевым. А так — волосы жёлтые. Дурацкий цвет, как у Иванушки-дурачка. Жёлтые и торчат. Первый день голову помоешь — нормально; а на второй — уже будто сто лет не мыл. Я пробовал стричься коротко, вышел ужас. Будто один нос на лице торчит, причём на чужом каком-то лице. Лучше уж так, как есть: отросли и нормально вроде, лицо не очень видно. Но зайцы же белые! Или серые, русаки там. Разве бывают такие жёлтые?
Или у меня лицо травоядное, не хищное? Лицо как лицо. Ну, не хищное. Но причём тут зайцы!
Обидно, в конце концов. Никакой я им не Зайцев.
И ещё имя: Игнат. Нормальные люди родители вообще, нет?…
Ну, это папа назвал. В честь друга, который погиб. Папа, наверное, хотел, чтобы я был на того Игната похож. А я не похож. И что мне теперь?… Виноват я, да? Знаете, как меня бабушка зовёт? Ну, как думаете?…
Натик.
Ноу комментс.
Хотя, с другой стороны — хорошо, что папиного друга звали не Сигизмунд, например. И очень плохо, что он погиб. Он, конечно, был очень хороший. И его имя осталось бы при нём, а мне бы досталось Лёвкино.
А вот Лёва. Я же им говорил, что так нельзя: Лев Волков. Зоопарк какой-то! Но они разве послушают… Мама всю жизнь, оказывается, хотела, чтобы сын Лёвка, Лёвушка. И не виновата она, что папа Волков оказался.
— Есть же Лев Лосев, — сказал тогда папа. — И Волков же — это не Зайцев. Если бы Зайцев, тогда глупо: заяц и лев. А волк что; вполне самостоятельный зверь.
И он туда же. Его-то, кстати, никогда в жизни Зайцевым не называли, никто.
Ладно, хватит об этом, погнали дальше, а то опоздаю.
Хочу обогнать и не могу. Время останавливается. Я еду на этом эскалаторе сто лет. За это время у меня выросла борода. Я прямо чувствую, как она лезет. Потом седеет…
Уф, спрыгиваю с эскалатора. Обгоняю эту с телефоном, тычет туда ногтями самими разноцветными, фу… И встанет же слева, не обгонишь; кому талдычат каждый день — стойте справа, проходите слева! Наконец, соскакиваю, ставлю самокат… И вижу: переднее колесо всё ещё крутится.
Вечный двигатель. Оно крутится сто лет, с того момента, как я вскочил на эскалатор.