Я не умру
Шрифт:
– Стой, - перебил старик.
– Я буду задавать вопросы, а ты будешь отвечать на них.
Секст сглотнул вязкую слюну и кивнул.
– Разве Огненный Шар тогда не прятался за краем мира как сейчас?
– Нет, учитель. Когда Безымянный Король еще не потерял свое тело, Огненный Шар поднимался над Венерандумом через каждые двадцать четыре часа.
Старик облизал потрескавшиеся губы:
– А что Владыка сделал с юношей?
–
– Как звали того юношу?
– Юзон, учитель.
...Секст вскочил с пола и уперся руками в стол, тяжело дыша. Крупные капли пота скатывались по лицу, оставляя влажный след на коже. Мысли бураном кружились в тесной коробке черепа; сердце разрывалось от безысходности. Сдерживая приступ рвоты, Секст схватил стеклянный графин со стола и принялся жадно пить воду.
Надо успокоиться.
Всё хорошо.
Это было давно...
И было ли вообще? Открыв ящик в шкафу, Секст вытащил из кучи одежд линумную бумагу. Его личный протокол прошлого. Каждое воспоминание он записывал, чтобы в начале дня их перечитывать. Стоило уснуть даже на несколько секунд, как видения стирались из головы.
Полистав бумаги, Секст обнаружил, что видение, где он цитировал строки из "Истории от возникновения мира" Луция Агенобарда, уже было всего лишь месяц назад. Опять промах!
Или же...
"Алкоголь даёт о себе знать. Мне тяжело сосредоточиться".
Воспоминание вновь касалось его и старика. Неужели бородатый был все-таки старейшиной? Нет, глупости. Всех священнослужителей, служек, слуг и рабов Секст знал по именам. Даже в алкогольном опьянении его память работала отлично. Он не помнил старика. Зачем бородатый заставлял учить Агенобарда? Секст сжал виски. И самый главный вопрос: сколько лет исполнилось ему на тот момент? Судя по всему, в этом воспоминании прошло немного времени с того момента, как мать продала его. Следовательно, ему было все те же шесть-семь лет.
Секст бросил взгляд на глиняный кувшин с настойкой умулуса. В его зрачках клубились тени. Сегодня событийный транс не удался. Воспоминания лишь сильнее запутали его. Можно было потратить время с куда большей пользой. Хотя... Удалось наладить контакт с кудбирионом Нумерием и его палангаями. Секст хмыкнул. Теперь один из мисмар эсмы обязан ему жизнью. Отпущение грехов - священное действо, и обряд необходимо проводить в стенах старейшин. Но Секст за небольшую награду, кувшин с умулусом, очистил душу мисмара в казарме. И еще: впервые сегодня у него получилось поговорить с королевским прокуратором - Тиберием Антонием.
Тиберий Антоний...
Старик неплохо сохранился в свои пятьдесят два года. Секст знал, что сифский снег не успеет присыпать черные коньки министерских крыш, как он опутает душу главного помощника Безымянного Короля. Такие богатые и властные люди ему нужны. К тому же Тиберий, как и любой хороший воин, был доверчив и прямолинеен. Поэтому Секст в сегодняшнем разговоре старался казаться в лице прокуратора самоуверенным, амбициозным дурнем, не умеющим лгать. Пройдет несколько месяцев и Тиберий преисполнится к нему теплыми, дружескими чувствами.
Секст накрыл кувшин полотенцем и спрятал в шкафу. В его движениях не было координации. Маленькие
Пора спать. Хватит на сегодня воспоминаний.
Глава четвертая. Мора
Юмента, рынок
От ярких одежд крикливых торговцев рябило в глазах. То тут, то там под линумными навесами предлагали купить горячие лепешки, острые мечи, мягкую ткань, драгоценности, обереги и холодную воду. Рабы таскали за хозяевами тяжелые сумки, дети бедняков вымаливали у прохожих медяки, а молоденькие жены ремесленников выпрашивали у мужей золотые украшения. Шум стоял такой, что даже гигант Универс, наверное, ворочался в могиле.
Мора любила редкие прогулки по рынку со своим братом Проколом. В отличие от всех остальных людей их окружали семь профессиональных воинов, взращенных домом Марциалов. Случайные прохожие уступали им место, редкие палангаи отдавали честь Проколу за заслуги предков, спасших Юменту от мятежников. Когда Мора высматривала в торговых навесах что-нибудь интересное, она приказывала своим охранникам остановиться, те отталкивали покупателей и пропускали свою хозяйку.
Купцы лебезили перед ней и братом, предлагали в дар любую вещь, понимая, что связи с домом Марциалов могли принести в дальнейшем баснословную прибыль. Мора же наслаждалась маленькой властью и заставляла торговцев лазить на самые высокие полки, заставляла отдавать забесплатно ценные вещи. Она готова была поспорить, что слышала, как купцы скрипели зубами, отдавая изумрудное колье или инкрустированный бесценным перламутром нож. Прокол посмеивался над ней, но не останавливал выходки сестры. В отличие от него Мора редко выходила за ворота дома Марциалов.
В последнее время их дед, Флавий, стал чудить. Он мог в часы сна начать муштровать солдат или голым выйти к обеду. Старик терял рассудок с невероятной стремительностью. Однако больше всего поражало то, что, похоже, некогда доброе сердце их деда черствело: он запрещал всем внукам и правнукам покидать родовой особняк за исключением Прокола, избивал до потери сознания рабов и развратничал со слугами.
Мора покачала головой. Она не хотела думать сейчас о главе семейства. Пусть о выходках старика беспокоится их отец Мартин. Она вытащила из наплечной сумочки рабыни веер и принялась с остервенением им махать. Жар-камни, горевшие на специальных столбах, сегодня как-никогда дарили блаженное тепло. Мора любила зной и считала, что он вычищает из кожных пор старую грязь. Старейшины редко позволяли работать жар-камням в полную силу.
Прокол улыбнулся ей, взял за руку и повел по торговым рядам.
– Ты напряжена, - сказал он.
– Что случилось?
– Всё хорошо, - ответила она.
– Просто немного душно.
– Если хочешь, мы можем вернуться домой.
Мора расширила от ужаса глаза и срывающимся голосом сказала:
– Нет! Ни за что! Как такая дурная мысль могла вообще посетить твою умную голову?
Прокол рассмеялся.
Он любил дразнить её. И в отличие от своей жены (и её сестры) Карины всегда старался быть с ней мягким и добрым. Мора даже в свои двадцать лет понимала причину столь нежного к ней отношения, но старалась не думать об этом. В конце концов, Прокол не может заниматься с ней любовью, потому что связан священными узами с другой сестрой.