Я не умру
Шрифт:
Юноше было всего лет двадцать пять: красивое мужественное лицо, белые шелковые волосы, квадратная челюсть, толстые чувственные губы. В каждом движении воина сквозила готовность драться хоть с Безымянным Королем, если тот лишь косо взглянет на него.
– Неправда!!
– взревел гигант, отпихнув лекаря.
– Это дагулье дерьмо сказало, что хочет трахнуть мою жену!
Тиберий нахмурился, взглянул на белобрысого.
– Это правда?
– спросил он.
Тот лишь часто замотал головой.
– Да даже если и правда!
– проревел кудбирион, сжав кулаки.
– Недопустимо
У Тиберия было свое мнение, но он не проронил ни слова. Если бы кто-нибудь в его присутствии оскорбил Юлию, то он бы стер наглеца в порошок. Даже от одной мысли, что кто-то посмеет бросить плохое слово в сторону жены, злость забурлила в груди. Такое нельзя прощать. Однако Сертор был не королевским прокуратором, а всего лишь палангаем. И потому его судьба полностью зависела от решения кудбириона.
Лекарь убрал с раны здоровяка насквозь пропитавшуюся кровью тряпку и сменил на новую. Лицо гиганта побелело, глаза закрылись. Густые белые клубы пара вырывались изо рта.
"Как бы не умер раньше времени".
Тиберий, покусав губы, хмыкнул и сказал как можно громче:
– Остаемся здесь на привал! Живее ставьте домики, разжигайте костры и ложитесь спать. На сон даю не больше четырех часов!
Палангаи, не проронив ни слова и кидая озабоченные взгляды на поверженного здоровяка, принялись вытаскивать вещи из саней. Делали они всё быстро и сосредоточенно, боясь навлечь на себя гнев кудбириона и королевского прокуратора. Вскоре возле места сражения появился первый переносной домик.
Кудбирион взглянул на лежащего блондина.
– Если случится нечто подобное, - сказал он, - то в следующий раз лишишься головы. Ты понял?
Слабый кивок.
– Ты понял?!
– проревел Немерий.
– Да, кудбирион! Простите мне мою дерзость!
Блондину помогли подняться два палангая, и все вместе они направились к дальним саням.
"А что делать со здоровяком? Я уже ловил его на драке. С карликом Постумусом. Сказать Немерию? Или же дать шанс Септиму? В конце концов, с ним жена. Да и рана серьезная - того гляди и испустит дух".
Кретика по-прежнему тихо плакала над мужем и гладила тому руку. Она что-то шептала, но слов было не разобрать. Её большие, карие глаза были невыразимо печальными. И только сейчас Тиберий осознал, как сильно девушка любила гиганта. Она бы никогда не изменила мужу. Даже под угрозой смерти.
– Он выживет?
– спросил кудбирион врачевателя.
Тот, высунув кончик языка, поднял тряпку, довольно хмыкнул и сказал:
– Кровь остановилась. Если сейчас перенести тело в тепло, а завтра положить его в сани и два дня не давать ему ходить, то он будет жить.
Поговорив с кудбирионом, Тиберий договорился с лекарем, чтобы великана положили рядом с девушками в переносном домике: опасно было оставлять Септима вместе с другими палангаями. Никто не мог сказать наверняка, что солдаты не захотят отомстить здоровяку за драку с названным братом.
Вскоре загорелись первые костры, запахло крепкой настойкой нуци, и холод словно отступил. Лишь мысль о том, что скоро они заберутся под теплые шкуры и наедятся, согревала
Как только палангаи натянули кожу на костяной каркас, демортиуусы затащили раненного великана в переносной домик. Тиберий поглядывал на Кретику, дабы понять, о чем сейчас она думала и что хотела сделать. За многие года жизни с женой он понял одну простую истину: напуганная женщина - опасная женщина. Супруга Сертора, возможно, захочет отомстить блондину за рану благоверного, а потому следовало пристально смотреть за ней.
Кончики волос девушки, вырывавшиеся из капюшона, заиндевели, губы на морозе обветрились, но больше всего внимание приковывали опухшие, красные от слез глаза. Бедняжка то и дело шмыгала носом и вытирала сопли рукавом куртки. Она пыталась храбриться: как только мимо проходил палангай, хмурилась и бросала на них гневные взгляды.
Взяв Кретику за рукав, Тиберий завел её в переносной домик. Внутри один из солдат развел костер, однако все равно было холодно. Завернутый в шкуры Сертор валялся без сознания возле порога. Над ним хлопотал лекарь. Врачеватель обмотал голову гиганта несколько раз бинтами и теперь пытался влить в него жидкую зеленую бурду.
Кретика было попыталась сесть возле мужа, однако Тиберий крепче сжал её локоть и прошептал:
– Следи внимательно за своим благоверным. Теперь у него много врагов.
– Он взглянул прямо ей в глаза.
– Много врагов из-за того, что взял тебя с собой.
– Прокуратор, я не понимаю...
– Всё ты понимаешь.
– Тиберий зябко поводил плечами.
– В сегодняшней драке есть и моя вина. Нельзя было брать с собой женщин. И чтобы ты не строила иллюзий, скажу, что, если потребуется, я отдам вас палангаям. Главное для меня - добраться до упавшего дагула.
– Хорошо, - буркнула Кретика.
– Моя жизнь в ваших руках, прокуратор.
Она отвернулась, плюхнулась на колени возле мужа и, тихо плача, принялась гладить его бледный лоб. Тиберий ощутил укол в сердце. Только что он разрушил дружбу, установившуюся между ним и женой Сертора. Но видят боги - он не хотел! В тяжелых условиях экспедиции нельзя опираться на чувства. Жизнь одной девушки ничего не стоит против жизни летающего бога. Почему-то лишь сейчас Тиберий увидел, как отличалась Кретика от его жены: другой изгиб рта, более острый подбородок, менее выразительные глаза.
"Скоро все люди в экспедиции начнут меня ненавидеть. Сначала женщины, затем - палангаи... Потому что я не создан для такой сложной работы".
После смерти предыдущей телесной оболочки Безымянного Короля надо было уходить на покой. Тиберий провел языком по верхнему ряду зубов. Сейчас он слаб и стал слишком сентиментальным после рождения первого ребенка, но когда-то всё было иначе. Когда-то его умоляли о пощаде, когда-то боялись разговаривать в его присутствии... Когда-то. Прошлый богочеловек, нареченный Домиником после смерти, мог разогнать все страхи Тиберия. Ему хватала лишь нескольких слов, дабы разжечь сердце.