Я не в твоей власти
Шрифт:
— Еще вопросы есть? — ровным тоном поинтересовалась я. — Нет? Тогда не могли бы вы обсудить мою личную жизнь в другом месте? Спать хочется.
Не дожидаясь ответа, я снова легла и отвернулась лицом к стене.
— Жень, ты иди, — вполголоса попросил Костя. — Я скоро.
Белль Канто молча вышел. Костя присел на кровать рядом со мной, положил руку на плечо. Почему-то вспомнилось, что так делал папа, когда приходил пожелать спокойной ночи — только он еще поправлял одеяло.
— Юль, поживи у меня.
— Даже не надейся. Чтобы ты торчал тут сутками, как Женька?
— Я не собираюсь надоедать тебе нравоучительными разговорами. Я просто хочу быть рядом.
— Ну почему вы все не можете оставить меня в покое, а? — против воли в моем голосе проскользнуло раздражение. — Со мной все в порядке, понимаешь? В порядке. Если бы я хотела покончить с жизнью, я бы это уже давно сделала. Найрунг-то у меня никто не отбирал. Это было бы символично, ты не находишь?
— Так нельзя, Юлька. Ты уходишь. Ты рядом — и тебя здесь нет, — теплая Костина ладонь нащупала в темноте мои пальцы. Я не выдернула руку, но и не ответила на прикосновение. — Мне очень страшно за тебя, малыш.
Костя был единственным из всех моих мужчин, в чьих устах это обращение звучало естественным — может быть, потому, что он не трепал его понапрасну. Но сейчас в душе ничего не дрогнуло.
Глаза были такими сухими, что делалось больно. Я опустила веки.
— Спать хочется.
— Господин Милославский?
Прошло несколько секунд прежде, чем президент Корпорации поднял взгляд на посетителя. Фиолетовые тени на осунувшемся лице проступили еще резче, даже по сравнению со вчерашним днем. Мало кто узнал бы в этом серолицем человеке с желтыми от кофеина зубами блистательного Германа Милославского, чья обаятельная и уверенная улыбка не сходила с глянцевых обложек бизнес-журналов.
— Гречихин, — устало обронил Милославский. — Есть новости?
— Новостей много, но приятных среди них, к сожалению, нет. Во-первых, нам удалось выяснить, что Василиса Старцева покинула пределы России и сейчас, вероятнее всего, пребывает на территории Евросоюза. Ее сопровождал мужчина. — Гречихин заметил тень надежды в глазах шефа и поспешил уточнить. — Это не он. Мы продолжаем поиски.
— Хорошо, — президент ничем не выдал своего разочарования. — Что там со Старосельцевым? Он еще не пришел в себя?
— Это вторая неприятная новость. Старосельцев скончался, не приходя в сознание.
Милославский до хруста сжал челюсти, но ничего не сказал. В самом деле, что тут можно сказать? Сотрудники, виновные в превышении служебных полномочий, уже наказаны, медики сделали все возможное, чтобы спасти ценного свидетеля (а по совместительству — и главного подозреваемого), но с самого начала было понятно, что Старосельцев («Тварь продажная!») — не жилец.
— Если мне позволено будет высказать свое мнение, — осторожно заметил Гречихин, — вряд ли это было похищение с целью выкупа.
— Сам знаю, — отмахнулся Милославский. — Если бы дело было в выкупе или шантаже, я бы уже давно получил список требований. Но похитители молчат. Значит, либо у них были какие-то другие
Последняя фраза, сказанная в сердцах, явно ни к кому конкретно не относилась, но начальнику СБ сделалось неуютно. Как ни крути, а все это — и вышедшие из строя камеры, и «паршивая овца» в охране, и эти хреновы «снайперы», которые не придумали ничего лучшего, кроме как ухлопать Старосельцева, — его, Гречихина, профессиональный прокол. И то, что шеф после подобной катастрофы обошелся всего лишь выговором и штрафом (а не придушил провинившегося сотрудника собственноручно, не выбросил из окна и не плюнул сверху на остывший труп) — скорее настораживает, чем утешает. То ли господину президенту нынче просто не до разборок с подчиненными, то ли… готовится мстить по-крупному. Господи, а ведь он еще не знает главного!
Снова толкнулась настойчивая мысль: бежать. Бежать прямо сейчас, пока Милославский пребывает в неведении. Гречихин машинально бросил взгляд на шефа: меж бровей пролегла резкая складка, сжатые в линию губы кажутся почти белыми на потемневшем лице, тонкие пальцы (странно представить, но, говорят, в молодости Милославский почти профессионально играл на пианино) нервно постукивают по столу карандашом, оставляя на светлой столешнице уродливые серые точки. Страх и жалость плохо уживаются друг с другом, но глава СБ одновременно опасался шефа и искренне сочувствовал ему. Вот только не было уверенности, что в случае чего он сможет рассчитывать на ответное сочувствие.
Гречихин вздохнул, усилием воли заставляя тело расслабиться: только сейчас заметил, что судорожно, до боли в пальцах, сжимает папку с отчетами. В любом случае готовиться к побегу нужно было гораздо раньше, и в первую очередь отправить Татьяну с детьми в безопасное место. Сейчас уже поздно. Бегство будет однозначно расценено как признание собственной вины — президент даже не станет копать глубже.
— Господин Милославский, — негромко, но решительно произнес Гречихин. — Есть еще одна новость. Мне удалось узнать, кто был заказчиком того неудавшегося убийства.
— Наконец-то! — грифель с сухим треском обломался, и Милославский раздраженно отбросил карандаш. — Кто это?
— Это… — Гречихин сглотнул комок в горле. — Я.
В кабинете повисла недоуменная тишина, нарушаемая лишь мерной дробью капель по стеклу. Середина сентября выдалась на редкость дождливой — ни малейшего намека на бабье лето.
— Я вас не понимаю, Леонид, — неестественно ровным тоном произнес Милославский.
— Я заказал это убийство, — глухо повторил Гречихин. — Так утверждает посредник, один из врачей медицинской бригады, обслуживавшей спецпалату. По его словам, я открыл счет на его имя и перевел значительную сумму денег, пообещав заплатить еще столько же, когда заказ будет выполнен. Я проверил: деньги действительно поступили с одного из моих счетов.