Я не вру, мама

Нигматуллин Тимур

– Можно, – занюхивая рыбой, наконец, ответил дядя Наум, – когда ешь, смотри только – как пятилистник попадется, мне дай!

Сорвав ветку сирени, я стал пожирать цветочки, предварительно рассматривая их.

Сиреневая роща потихоньку заполнялась людьми. Со стороны площади приходили, кучками и поодиночке, празднично одетые митингующие. Мужчины шли в костюмах. На женщинах были платья. Зачем они надели платья, когда на улице прохладно, я слабо понимал. Наверное, для того, чтоб мужики, сняв пиджаки, накинули их на своих спутниц. В этом была логика, но красота

сбивалась. Сидящие на лавках женщины в мужских костюмах становились похожими на куриц. Сутулились и кутались. К тому же цветастые юбки выбивались под серыми пиджаками, и становилось вообще похоже на замерзших кентавров, ожидающих огня. Я выделил для себя двух кентаврих с явно выраженным конским началом. Они чересчур громко хихикали и постоянно курили.

Дядя Наум налил себе третий стакан и уже без мойвы выпил его, я вновь увидел небо, и, не заметив на нем изменений, заскучал.

– Мы так и будем одни тут отмечать? – спросил я. – Совсем не весело.

– Щас, – многозначно ответил мой носитель и завертел головой по сторонам, – одни в гробу только лежать будем, да и то если за забором похоронят. Серго? Ты ли это? Дорогой! – он замахал рукой толстому мужику, который веселил двух кентаврих на соседней лавочке.

Серго обернулся на крик и, узнав в дяде Наума своего друга, совсем не радостно крикнул в ответ:

– С Первым мая!

– Мамая, – сострил дядя Наум, прихватывая с собой кулек мойвы.

Я успел сорвать еще одну ветку сирени и, словно падишах, катающийся на слоне, водил ею по лысой башке дяди Наума.

Поздоровавшись с Серго и его спутницами, тетей Раей и тетей Фаей, мы стали вливаться в их коллектив.

– Вливаемся, – улыбнулся дядя Наум и, достав недопитую бутылку водки, поставил ее под лавку, – на стол! – он, помахав мойвой, аккуратно разложил кулек на лавке. Я тоже изобразил участие в общем деле, протянув ветку сирени сразу двоим тетям.

– Кавалер, – захихикали они. – Твой?

– Муратовых. Их сегодня телевизором награждают. Меня попросили присмотреть.

– Так ты нянь! – воскликнула тетя Рая, на которую был накинут пиджак Серго. – То-то я смотрю еще трезвый. А мы сначала вино.

Сидевшая рядом тетя Фая была без пиджака. Я заметил, как она дважды оценивающе взглянула на дядю Наума, и на третий раз он, все-таки сняв свой пиджак, накинул его ей на плечи, оставшись стоять в одной рубашке. Вино они выпили быстро. За один присест. Я отломал новую ветку и, поочередно отрывая с нее цветки, считал количество лепестков на каждом из них. Попадались одни четырехлапные.

– Так вы что там за аппарат удоя изобрели? – Серго, составив четыре граненых стакана в один ряд, разлил в них водку. – Как может в два раза больше тянуть?

– А вот так, – расхохоталась тетя Рая, наклонившись чуть вперед, и потрясла грудью, – я тоже могу!

– Рая, – одернула ее тетя Фая, – совсем, что ли. Тут же дети.

– Дети? – осоловело посмотрела по сторонам тетя Рая. – Где дети?

– Выше глянь, – подсказала ей тетя Фая, – на ученом кто сидит?

– А-а-а-а… Так он знает уже все! Да? Знаешь? –

тетя Рая встала с лавки и подошла вплотную к дяде Науму. – Ты же уже взрослый! Видал, как комбайн упал?

Говорила она мне, хотя смотрела на дядю Наума, выходило, что обращалась она все же к нему, а ответил все равно я.

– Видал! Хлеборобы!

– Хлеборобы… итить твою за ногу, – засмеялась тетя Рая. – Да в нашей стране все падает! Да? Верно же говорю? – она резко протянула руку к дяде Науму и схватила его за штаны. – И тут тоже небось шатко-валко! Да?

От ее движения дядя Наум резко дернулся и чуть сжался, я едва не слетел с плеч, но в последний момент ухватился за его уши, растянув их со всей силы в разные стороны.

– Вот и проверим вечером, – выпрямившись, сказал дядя Наум, – что падает и где доить.

Они быстро выпили, закусили мойвой, закурили.

– Что он у тебя сирень лопает постоянно? – удивилась тетя Фая. – Как ни посмотрю на него – ест цветы. Голодный, может? Мойву будешь? – она откусила голову рыбешки и протянула ее мне. – С хлебом вкусно, но хлеба нет.

– Спасибо, – ответил я, – не хочу.

– Держи, пацан, – Серго достал из кармана бублик и сунул его мне под нос.

– Да не голодный он, – сообщил им дядя Наум, – пятый лист ищет.

– А-а-а, – уважительно проговорил Серго, – ну это дело не быстрое! Еще по одной? Так что за аппарат-то, серьезно? У меня теща в колхозе мучается, может, вынести можно?

– Нет никакого аппарата, – произнес дядя Наум, беря стакан как микрофон, – в том году нам поставили задачу – разработать механизм для удоя. А как ты удои увеличишь, если коровы те же и молоко – точно такое же. Вот как?

– А вот так, – только собралась тетя Рая показать, как это можно сделать, как ее остановила тетя Фая, сидевшая рядом с ней на лавке.

– Не знаю, – честно признался Серго. – Но вы же что-то придумали?

– Придумали, – туманно ответил дядя Наум. – Дояркам тоже поставили план – удвоить. Нам и им. Вот вместе и придумали. Молоко водой бодяжим и все.

– А аппарат?

– Модель 1385 в красный цвет перекрасили да резинки на присоски потолще сделали.

– Молодцы! – радостно воскликнула тетя Рая и залпом осушила стакан. – Вот можете, когда хотите! А когда хотите – хер вас поймешь!

– Рая, – вновь дернула ее за руку тетя Фая, – ну дети же!

– Да пусть идет погулять! Чего он прилип на шее? – возмутилась тетя Рая. – Ты чего его, вечно таскать на себе будешь?

– Нельзя отпускать – сбежит! – сказал дядя Наум и тоже накатил стакан. Пил он, уже не запрокидывая голову, и я перестал следить за облаками.

Народу в скверике стало полно. Пришел курчавый тип с Танькой. Покружили по лавкам, выпили на нашей и ушли дальше. Музыка с площади перестала звучать, лишь шум поливальных машин доносился с проезжей части. Город начал готовиться к массовым гуляньям. По скверу прошелся патруль с повязками на руках. Все отмечающие праздник быстро попрятали стаканчики и бутылки и с серьезными лицами стали говорить о чем-то важном.