Я, оперуполномоченный
Шрифт:
Вся работа по сбору информации об оружии, хлынувшей со всей Москвы, легла на плечи Виктора. В работу оперативной группы, как это всегда бывает в чрезвычайных случаях, были вовлечены самые разные структуры. Каждый день изымалась масса незаконно хранившегося у граждан оружия, но интересовавший сыщиков револьвер так и не обнаружился. Объять одним махом все имевшиеся на вооружении револьверы было просто невозможно. Револьверы состояли на вооружении у ВОХР [20] и инкассаторов, так что предстояло
20
Вооружённая охрана при Управлении вневедомственной охраны ГУВД г. Москвы. Как правило, туда набирались гражданские лица, которым выдавалась форма установленного образца; на важных объектах охрана была вооружённой. Прообраз нынешних ЧОПов (частных охранных предприятий).
Под вечер третьего дня в караульном помещении железнодорожной станции «Перерва» обнаружилась недостача одного револьвера. Начальник караула, шестидесятилетний Иван Кузьмич Щукин, пришёл в ужас, когда его носом ткнули в пустой ящик.
– Где револьвер, дед?
– Да ведь на месте был. Я же принимал. Вот в книжке записано.
– Но револьвера-то нет.
– Нет.
– И где он?
– Не знаю. Должен быть. – Старик часто моргал подслеповатыми глазами и нервно подёргивался всем телом.
Долгие допросы не дали результатов. Было принято решение задержать Щукина на трое суток по статье 122 УПК по подозрению в краже револьвера.
Когда Смеляков встретился с Иваном Кузьмичом на Петровке, в ИВС, Щукин выглядел подавленным и беспомощным.
– Да не виноват я, – мямлил он свистящим голосом и шмыгал носом.
– Иван Кузьмич, давайте разбираться без суеты, – сказал Виктор. – У вас числятся трое в карауле: Терентьев, Лазарев и вы. Оружие пропало на днях, иначе вы бы уже давно спохватились. Верно я рассуждаю?
– Верно, – потряхивал седой головой Щукин.
– А когда он исчез?
– Исчез-то? Ну, ежели Терентьев должен был вчера заступать, а револьвера нема, а в прошлый раз он с ним ходил, то получается, что двое суток назад был он на месте…
– Вот смотрите, в тетради написано вашей рукой, что вы приняли у него револьвер.
– Написано, – соглашался Щукин.
– И куда же делся револьвер? Вы сами его в ящик убираете?
– Сам.
– И ключ у вас?
– У меня…
Так продолжалось долгих два дня. Наутро третьего Смеляков, изрядно измученный бестолковостью допроса, начал всё сначала.
– Иван Кузьмич, давайте поступим следующим образом. Мы сейчас отправимся к вам на работу и на месте будем шаг за шагом воспроизводить всё, что было…
Виктор заставлял несчастного старика вспоминать, какой рукой он брал оружие, куда при этом поворачивался, что говорил, что ему отвечали, кто где стоял в ту
– Не могу, не помню, – жаловался Щукин и смотрел на Виктора влажными старческими глазами. – Совсем не держит ничего голова. Если бы я, милок, знал, что оно так получится, я бы, конечно, всё запомнил, но я же не знал…
– А вы всё-таки припоминайте. Вот вернулся с поста Лазарев… А где был Терентьев? Ему же заступать после Лазарева.
Лазарев был таким же замшелым стариком, как и Щукин, поэтому помнил тоже мало. Терентьев же оказался молодым парнем и на допросе сразу сказал, что он спал до возвращения Лазарева с поста. Спал в служебном помещении.
– Ну да, спал он, вот тут лежал. – Щукин указал на продавленный диванчик, заваленный старыми газетами.
– А Лазарев где был?
– Вот здесь перед столом остановился, как водится. Я, значит, тетрадку повернул ему… Вот-с…
– Дальше? Вы, Иван Кузьмич, вспоминайте, не торопитесь. Нам это обязательно надо выяснить.
– Понимаю, не маленький. Револьвер всё-таки!.. Положил я вот так, значит, авторучку… Нет, сперва сам расписался в получении, затем уже положил её… А револьвер вот так взял… Нет, не так… Лазарев мне протянул его, а я взял… Да, да, точно, взял и убрал в ящик…
– Покажите, как вы это сделали. И что Терентьев в это время? Сказал что-нибудь? Проснулся уже?
– Терентьев-то? Вроде проснулся… А-а-а… Вспомнил!
– Что?
– У него, кажись, ремень через плечо был. Точно ремень!
– И что?
– Так ремень же с кобурой! Он, стало быть, со своим револьвером спал, что ли? – Щукин растерянно заморгал. – Точно! Ромка с кобурой лежал на диване. Он когда с поста вернулся, я спал. Ну и он сам тоже спать улёгся. Всё, вспомнил… Я, значит, когда Назарыча, ну то есть Лазарева на пост отправил, уснул. А он, Ромка, пришёл, значит, и лёг с револьвером, потому что я спал и он не мог сдать оружие. Ключи-то от ящика у меня только…
– Получается, что вы не убрали оружие в ящик?
– Получается, что не убрал, – печально кивнул дед. – Стало быть, во всём я виноват. Спать-то мне не полагается. И с караульными на пост я должен ходить, чтобы менять их. А они сами у меня туда и обратно ходят… Кругом виноват!
– Эх, Иван Кузьмич!
– Виноват. Правильно, значит, меня и арестовали.
– Так Терентьев на пост отправился с двумя револьверами?
– Получается, что так. Я ему выдал револьвер, который мне Лазарев сдал. А Ромка, значит, и свой не сдал, и чужой прихватил… Эх, сукин сын…
Приняв к сведению всё, что удалось выжать из вконец расстроенного старика, Смеляков отправился к Роману Терентьеву.
Молодой человек вытаращил глаза.
– А я тут при чём? Нет, товарищ следователь, у Кузьмича пропал револьвер, пусть он и отвечает!
– Во-первых, гражданин Терентьев, я не следователь, а оперуполномоченный. А во-вторых, пропало не у Кузьмича, а из вашего караульного помещения. Взять мог кто угодно. И вы в том числе.
– А с чего такого я вдруг должен был его взять? Зачем мне пушка?