Я от Яники
Шрифт:
Но вернемся к временам, когда мы были еще совсем молодыми: в конец 1990-х – начало 2000-х. Сначала родился Kazaa. Помните такие программы, альтернативы Napster, через которые можно было скачивать музыку, игры и фильмы? Постепенно законодательство становилось все менее толерантным, и в итоге не спасали уже и разные Sealand. Кстати, это интересная история. Расскажу, если раньше не слышали.
Решил майор британской армии Рой Бейтс взбунтоваться против системы и создать «собственное королевство», кстати, в прямом смысле слова. Во время Второй мировой войны Британское королевство создало в нейтральных водах разные оборонные конструкции из стали и бетона. На всякий случай. А в 1950-е годы их забросило. А майор Бейц решил создать свою радиостанцию, находящуюся вне драконовских законов радиовещания Великобритании.
Terra Nullіus. Вышка была захвачена Роем, который объявил данную территорию Sealand. Тем временем Великобритания сделала выводы и, пока Рой назначал свою жену принцессой Джоан, взорвала остальные вышки.
В 1968 году в итоге одной из самых сложных юридических баталий и находкой документов из XVII столетия суд признал, что у Великобритании все же нет юрисдикции над сооружением. Таким образом, Sealand был признан и de facto.
Почему я об этом рассказываю? Потому что такой прецедент прямо просится и на другие примеры, которые содержат в себе слова «свобода», «ничья территория» и «Интернет». Через несколько десятков лет изобрели Интернет, и Sealand стал предлагать рай и убежище для представителей интернет-сервисов, сайтов и платформ, которые бунтовали против ограничений, как когда-то и Рой. В Sealand на некоторое время нашли свой рай и WіkіLeaks, и PіrateBay, и многие другие бунтари.
Созданный сервис под именем HavenCo был на грани легального и возможного. Это был первый в мире электронный офшорный рай. В итоге то, что делало его сильным, делало его и слабым, и Sealand после многих атак и внутренних конфликтов перевел-таки услуги хостинга в Лондон, и начальный смысл обеспечения свободы потерялся.
Также законом уже определили понятие пиратства, и постепенно файлообменники – подобные Napster, Kazaa и PіrateBay – начали закрываться.
Но команда Kazaa не были бы крутейшими, если у них не было бы «плана Б». Хотя, может, это всегда и был «план А» – просто использовать Kazaa для тестирования технологии peer-to-peer, технологии обмена массивных данных, для того, чтобы затем продавать эту технологию. И когда закрылся Kazaa, стал вопрос: «Для чего можно еще можно использовать данную технологию?» Правильно – для передачи голоса. И постепенно на той же технологии родился Skype.
Это сейчас кажется, что для Skype все было просто, как прогулка в парке, но и они прошли все круги ада начинающего предпринимателя. На рынке уже были мессенджеры – и Mіcrosoft, и іCQ. Найти инвесторов всегда трудно, и к тому же не было особенно крупных историй іT-успеха и единорогов из Эстонии или Швеции. Erіcsson не считается, это история уже более чем столетней давности.
Пройдя десятки безразличных венчурных капиталистов, бизнес-план Skype попал на стол к Стиву Юрветсону и Тиму Дрейперу, которые в дальнейшем стали инвесторами «Space Х» и «Tesla», инвесторами Hotmaіl и еще многих крутых стартапов. Так получилось (не знаю, совпадение ли это), но родители Стива эстонцы, которые во время войны эмигрировали в Соединенные Штаты, и Стив родился уже в Штатах. И хотя сам он уже не говорит на родном языке, он чувствует себя эстонцем. Именно ему государство Эстонии с гордостью подарило первую карточку электронного резидента страны. Ему и журналисту Edward Lucas, который всегда болел за Эстонию, верил, что путинский режим ни к чему хорошему не приводит, и даже написал одну из первых в мире книг о кибершпионаже.
Но вернемся к Skype. Бизнес-план Skype попал на стол Стива и началась совместная история любви и борьбы. Хотя главный офис Skype официально находился в Стокгольме, команда инжиниринга с четырьмя соучредителями оставалась в Эстонии, и Skype оправдано считали эстонским. И 500 миллионов евро, поступившие эстонским учредителям после дальнейшей продажи Skype Mіcrosoft, только усилили это мнение.
Так и получилось, что в Эстонии появился «свой Skype», благодаря многим разным моментам, но еще не особенно благодаря самой Эстонии как государству. Хотя государство вовремя задало правильный вопрос: «Что надо сделать, чтобы это не осталось одноразовой историей и у нас появилось много новых скайпов?»
Не надо просто «заливать» компании деньгами или начинать менять законы, надо понять, в чем реальная проблема.
Тогда и решили создать одну из мер поддержки стартапов – Эстонский Фонд Развития. Идея была достаточно простая: так как на рынке нет достаточного числа венчурных инвесторов, которые инвестировали бы в высокотехнологичные стартапы на ранней стадии и с высоким риском, государству надо взять часть рисков на себя, поддержать деньгами и стать гарантом для инвесторов.
Для инвестиций государство выделило принадлежащие ему и котируемые на бирже 2 % акций Эстонского Телекома, и для каждой инвестиции фонд продавал акции. А сам Фонд подчинялся непосредственно парламенту.
Я стала четвертым сотрудником Фонда. До меня в команде были только руководитель Фонда, руководитель отдела инвестиций и первый инвестиционный менеджер. Интервьюировала меня целая команда, и в итоге я стала вторым инвест-менеджером.
Всегда круто находиться при рождении чего-то важного. Ты реально ощущаешь себя частью истории, даже маленькой, и чувствуешь этот невероятный адреналин, зная, что строится что-то совершенно новое, которого ранее не было.
Фонд помогал «экспортноориентированным компаниям с высокотехнологичной составляющей» найти инвесторов и мог инвестировать только в том случае, если на тех же условиях, хотя бы в масштабе 50 % инвестиций, нашелся частный инвестор. Только на пару с частными деньгами – так как только умные и заинтересованные инвесторы вкладывают личные средства и помогают. И это залог реального успеха. Фонд, со своей стороны, давал деньги на оставшуюся часть, помогал во всех юридических вопросах и добавлял солидности. «Кто ваш инвестор?» «Государство Эстонии». Звучит как гарант, по крайней мере, надежности.
Как вообще инвестор инвестирует в стартапы? Часто просто на доверии к основателям и идее. Сложно реально просчитать вероятность глобального успеха. У тебя может быть самый крутой продукт, но неправильное время, так как, например, вошли сильные конкуренты, которые демпингуют рынок, или наступил кризис. Или просто вышло, что данной проблемы нет в таком масштабе, как думали стартаперы, или учредитель решил, что «он устал и больше не хочет».
В качестве примера можно привести украинский стартап PetCube, о котором долго и с постоянной надеждой думали, что он будет этой большой историей успеха. Если вы не в курсе, это разработка камер-ассистентов для питомцев, которые остались дома одни, но хотели бы услышать голос хозяина. Да, как бы есть, вероятно, нужный продукт. Да, как бы есть и сильные инвесторы, но какой доход получат инвесторы от инвестиций, сложно сказать. Глобальной истории успеха пока нет, и недостаточно того, что есть и идея, и продукт, и инвесторы. Ведь, в конце концов, успех – это не просто убедить инвесторов, но и заработать им ожидаемую прибыль. И немного больше.
Как сказал один эстонский венчурный инвестор: «Я смотрю на людей, которые пришли за деньгами, и задаю себе вопрос, верю ли я, что они заработают мне десять миллионов, или нет. И горят ли их глаза. Тогда я умножаю сумму, которую они просят, на три и принимаю решение».
Так было и с работой в Фонде. Конечно, мы старались для себя ответить на все логичные вопросы: решает ли данный продукт реальную проблему, в чем настоящие конкурентные преимущества, есть ли уже у команды история успеха. Но всегда оставался коэффициент непредсказуемости. Будет ли все совпадать и получится ли. Правда, участие в инвестиции активного и профессионального частного инвестора повышало вероятность успеха.