Я – паладин!
Шрифт:
Стена, огораживавшая сам дом, была достаточной высоты, чтобы стать препятствием не только для воров. По верху были выложены зубцы из красного камня, а между ними – забранные решетками узкие бойницы. Сама стена возвышалась над мостовой на три человеческих роста и имела внутри достаточно широкую палисаду. Проезжая ворота, забранные декоративной железной решеткой, Леон обратил внимание на толщину стен, а также на то, что проем запирался как двустворчатой дверью из бревен, так и уже более серьезной решеткой, опускавшейся сверху. Внутри, помимо небольшого плаца, с которого на стену вели широкие
– Чертовы птицы, – проворчал Лакруа. – Что бы мой садовник ни делал, они прилетают и прилетают… Раньше пытались вить тут гнезда. Можете себе представить?
– По-моему, они оживляют пейзаж, – ответил Леон, улыбаясь.
Тибальт с удивлением посмотрел на него и ничего не сказал.
К карете подбежал пожилой привратник.
– Господин Тибальт.
Он распахнул дверцу кареты.
– Вы сегодня рано.
Привратник низко поклонился.
– Я не надолго. Велите приготовить завтрак, или что там? Для обеда рано, для завтрака поздновато. Леон, как вы смотрите на холодные закуски?
– С превеликим удовольствием, господин.
– И очень хорошо! Знакомься. Это Жак, мой слуга, распорядитель, привратник, домоуправитель и все такое прочее в одном лице. Наш штат слуг не велик. Жак, это мой оруженосец Леон. И распрямитесь уже. Вы же знаете.
Леон обратил внимание, что его наставник обращается к слуге на «вы». То ли из-за его возраста, то ли по въевшейся в плоть столичной манере, где так разговаривали даже очень близкие знакомые. Сам Леон с трудом привыкал к этой особенности, предпочитая хотя бы в компании сверстников или друзей-кадетов обращаться на «ты».
– Прошу прощения. – Жак вежливо поклонился Леону. – Их сиятельство не любят, когда слуги гнут спину. А я считаю, что раз так положено, то и нужно придерживаться.
– Потом-потом. – Лакруа положил руку на плечо слуге. – Жак со мной столько, сколько я помню. И всегда делает по-своему. Запомните это, юноша, с Жаком спорить бессмысленно.
Он поднялся к дверям, потом остановился:
– Ах да, Жак. Поселите молодого человека во флигеле. Садовник там устроил черт знает что, наведите порядок. И еще, распорядитесь приготовить ему ванну. И к тому сроку пусть Мариза сбегает за портным. – Лакруа махнул Леону рукой. – Пойдемте, Леон, сначала нужно перекусить.
Они вошли в дом.
Леон вертел головой, стараясь разглядеть сразу и все. Картины на стенах, ковры, статуи, огромную прямую лестницу из красного камня, высокие вазы на полу… Ему казалось, что красивее дома не найти во всей столице. И тут… тут ему придется жить?!
Юноша почувствовал робость. Чувство, которое из него выбили в первые полгода учебы в школе паладинов. Кадет входил куда угодно, едва ли не открывая дверь ногой. Но здесь.
Лакруа легко взбежал по ступеням.
– Не отставайте, вы все-таки мой оруженосец. Что обо мне скажут, если я буду везде появляться впереди вас?
Леон густо покраснел и побежал по лестнице. Догнав Лакруа, он открыл перед ним дверь.
– Вот так, –
Леон вошел. Кабинет был большим. И чем он отличался от собственно библиотеки, было не до конца ясно. Стены, уставленные книжными полками до самого потолка, огромный стол посреди, канделябр с оплывшими свечами, еще один стол, на котором была разложена подробная карта Империи, и два кресла. Дневной свет проникал через высокие, забранные решетками окна.
Тибальт свернул карту.
– Сейчас принесут еду. Что вы обычно пьете, Леон?
– Мед.
– Ничего не имею против этого замечательного напитка, но мы же с вами не в походе. – Лакруа подошел к полке с книгами, выдвинул несколько больших томов. В тот же миг часть полки ушла вглубь, открыв тайник. Наставник выудил оттуда пыльную бутыль. – Учитесь пить вино.
Глава 14
Все в мире относительно и доступно человеку лишь через призму его восприятия. Таким образом, ничего определенного нельзя сказать о тех блюдах, которые слуги принесли в кабинет Лакруа.
С точки зрения наставника нарезанная тонкими ломтями свежая говядина, посыпанная солью, перцем и разными специями, была чуть суховата. И к ней хорошо бы пошли разложенные на тарелочке солености, маленькие каперсы, небольшие крепкие помидорки, соленая цветная капуста вместе с молодыми початками кукурузы, такими нежными и хрустящими, и, конечно же, кстати были бы соленые грибочки. Крепкие и душистые. Но, увы, из солений были только огурчики. А этого откровенно недостаточно. Графу казалось, что паштет из печени цыпленка следовало бы подавать на тонких, еще теплых гренках со свежим маслом. А простой хлеб вместо гренок тоже хорош, но… И хотя, конечно, твердый соленый козий сыр, уложенный на блюдо с большими черными маслинами, сглаживал определенные недочеты повара, в целом Тибальт Лакруа был недоволен обедом.
– Распустились, – ворчал граф. – Никакого понимания.
Леону же, умаявшемуся за ночь, пропустившему завтрак и привыкшему к простой кадетской еде, перловой каше с рубленым мясом, ржаному хлебу и кислым густым щам, казалось, что он попал за императорский стол. Ему чрезвычайно нравилась эта сырая, но невероятно вкусная говядина, эти маринованные огурчики, сыр. А паштет, намазанный на хлеб, вызывал настолько бурную реакцию, что ему приходилось прикладывать усилия, чтобы не заурчать от удовольствия.
Единственное, что, может быть, смущало молодого человека, это количество еды. В школе он привык есть много.
Вино же показалось Леону кислым и слишком терпким. О чем он, естественно, ничего не сказал. Однако граф полагал вино именно тем продуктом, который не давал его сиятельству прямо сейчас встать, пойти на кухню и прогнать повара взашей.
Интересно, что сам повар совершенно не беспокоился о своей судьбе и считал закуски не то чтобы замечательными, но вполне терпимыми. Недостатки одного продукта покрывались достоинствами другого. Чего же еще нужно? Очень вероятно, что этот взгляд на вопрос более других приближался к Абсолюту.