Я побит - начну сначала!
Шрифт:
Опять не то!
Просто сегодня автор-пророк не чаще актера-пророка. А у нас три смерти (Высоцкий, Шукшин и Енгибаров) - три выстрела в авторов!
Просто суть сегодняшней профессии актера — последний на рубеже, отступать уже некуда. Это воспитывает героев (это уже рождает трусов)! Гордые профили Ибсенов и Гете! Да, не столь красивы спившиеся и умирающие с гримасой на лице сегодняшние лицедеи, их лица — лица мучеников, и простим навеки их мутнеющий от алкоголя взгляд, будем помнить их иначе и в иные моменты. А сытая братия прикормленных налимов -сегодняшних писателей — вовсе не наследница пушкинской могилы.
Не вы наследники, а мы Могил и гибельных судеб!
Самое отвратительное — это то, что блоковское высокомерие унаследовали
Наша человеческая неприглядность сегодня более простительна, чем любая другая.
А противоречия меж автором и сценой были и будут всегда. Это не противоречье правых и неправых, невиновных и виноватых — это противоречие мечты и действительности, абстрактного и конкретного, целого и частного, родителя и рожденного.
Противоречия меж автором и «исполнителем» — вопрос старый. Блоку надо бы знать, что меня (Акакия 50-х годов) не менее отвращает Акакий Козинцева — Костричкина, чем Ибсена — руки Норы, которые у актрисы иные, нежели у Норы ибсеновской мечты. И кто сказал, что ибсеновская мечта о руках Норы имеет преимущества перед живыми руками актрисы? Или автор — начальник? Или автор — хозяин-барин? Этично ли это? Ведь весь смысл этики — единственного закона в искусстве — состоит в том, что с тех пор, как Нора родилась, пред нею все равны — и автор, и актер. Все прочие претензии — чисто юридические. Духовно же: выше тот, кто выше! И пусть руки живой Норы-актрисы даже полноваты, пусть голова у Ермоловой набок, пусть голос манерный, как у Бабановой, или глуховатый, как у Хмелева.
Это то своеобразие, которое отличает строение от проекта. И у строения всегда есть то преимущество перед проектом, что оно уже существует. Все остальное — уже гриновское — несбывшееся. Пенять на актера так же грешно, как и на жизнь.
Тут не все так, как сейчас выглядит в записи, — просто вопрос очень большой. В движении от писанного слова драматургом к произнесению его актером — вся схема духа. Но это движение вовсе не обязательно от идеального к жизненному, тут может быть движение от вершин гипотезы к пику гениального открытия (со всем неизмеримым расстоянием от гипотезы до открытия) и тут тоже движение гусеницы — движение всем телом -опора ведет к достижению, достижение становится опорой, и так без конца... Хотя рождаются и бабочки, есть и взлет, но одно не исключает другого... движение гусеницы — идеально! Так движется море — это волны, это самая распространенная структура развития. Вот отчего так глупо настаивать на достижении или на опоре — они меняются местами. (Тем более глупо настаивать на чем-то статическом. Вот о чем писал Николай Васильевич Белинскому: «Надо иметь полный взгляд на вещи».)
Блок о Гоголе: «Его дитя — та Россия, которая предстала нам, как великая мечта...»
Интересно. Но опять оценка мрачности Гоголя и слипшееся ощущение Гоголя-человека и гоголевского духа.
Очень грустно думать, что Одесса и ремонт так мешают моей работе, — какой же я идиот.
Маленькая квадратная коричневая тетрадь. 1983
Мысль о том, что добро должно быть с кулаками, — демагогический перевертыш. Сила добра в самом добре, победа добра не в подавлении, не в уничтожении, не в захвате. Тут иной способ победы, добро побеждает тогда, когда оно остается добром, — в этом и есть его победа. Парад победы добра невозможен. Дело вовсе не в позиции «непротивления по Толстому» — это уже вовсе иные категории, вопрос непротивления — это вопрос борьбы и отказа от борьбы, это вопрос смирения как мудрости. Добро не воюет и не борется, оно существует или нет. Великая борьба добра
Добро — это солнце нашей духовной жизни, оно синтезирует ее «белок», оно дает жизнь, оно согревает. Оно вовсе не борется со льдом — лед тает от солнечных лучей, ибо он есть холод, он не существует в достаточных лучах солнца.
Добро побеждает зло вечно, ибо зло — человек — добро — ось духовного развития. Только добро не есть благо — это совсем другое. Добро — категория этическая, вполне отвлеченная, и это есть его конкретность. (Благо — конкретно само по себе.) Борьба — не категория добра, сама борьба ведется по законам добра либо это вообще невозможно. Тут надо быть очень точным в словах (надо к этому вернуться всерьез).
Еретиков сжигали. Сегодня этого почти не делают. Да этого и не надо: сто идиотов скажут, что это неверно, триста критиков распустят слух, пятьсот умных не заметят. Еретика даже не сделают мучеником, он канет в лету, растворится, исчезнет, сама его жизнь станет прахом и вечным поджариванием на костре. Он будет жить в аду до своей бесславной смерти, он изойдет дымом в общем шуме и испарениях, даже не дымом, а запахом, смешавшись с запахом чеснока, лука, винного перегара и гнилых зубов.
Современному миру не надо костров и резерваций — еретиков не сжигают, средства информации в руках корпораций.
Наука об обрядах и их источниках (Фрезер [94] ) постепенно теряет для меня всякий духовный смысл. Меня совершенно не волнует, как у разных народов справлялись Масленица или Изгнание Смерти. Да, ритуал был похож на колдовство, и забота о плодородии (полей, женщин — все равно!) всегда занимала людей, на этом и строились обряды. Но каждый обряд, каждый праздник был обусловлен понятиями ценностного ряда, мироощущением и т.д. Общность в определенном периоде развития была фактом там, где образовывался национальный характер, нация, национальная культура. До этого общность была слишком расплывчата. Происхождение любого обряда, праздника может быть любым — это корни. Но из корней растет яблоня, а яблоки — это уже совсем не корни. Что до корней, то у Фрезера все ясно, что касается яблок — я пока у него ничего не нахожу.
94
Д. Фрезер. Фольклор в Ветхом Завете. Мы купили впервые вышедшую у нас книгу и Быков буквально погрузился в нее.
Национальная общность — как первая стабильная и значительная общность, давшая возможность оформиться хоть как-то духовной, культурной, этической общности — это конкретность и начало иного, результативного содержания всех человеческих дел.
Какому бы Богу ни поклонялся человек, каков бы не был исток праздника, главным в нем было проявление человеческого (национального) духа.
Если у разных народов был один (или похожий) праздничный обряд, это вовсе не означает, что он имел одно и то же духовно-этическое содержание. Точно так же как в одном и том же сюжете сказки, варьируемом разными народами, содержание совершенно иное. Может быть, даже диаметрально противоположное.
Печать была у Принца и Нищего, но один ее использовал по назначению, а другой разбивал ею орехи и знать не знал, зачем она нужна. А главное — не мог этого знать.
Содержание, смысл, трактовка любой традиции интересна не косной похожестью, а именно различием по содержанию.
Прыжки через огонь рождались, наверно, как пишет Фрезер, из желания изгнать Смерть и пр. Но отчего на Ивана Купалу прыгали не только через огонь, но и через крапиву? Отчего, когда не было воды (реки, пруда), девы купались в росе? Тут надо разобраться.