«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
Шрифт:
Но однажды задумался Бог: «Что их там носит?». Богу несложно: прочь бороду, фуражка с гербом — и зашагал по бульвару гимназистом Колей.
И случилося (долго ли?): скамья, на ней — пронзенное сердце. Гимназист Коля, гимназистка Оля — «Ах!» — и поцеловались.
К десяти был уже дома Бог. Уже ангел тащил с него сапоги.
— А знаешь, брат ангел? Наш рай не того. Пташки и яблочки, а этого нет — Оли. Надо реформочку, брат, или вообще как-то учесть. Проработать немного — такое получишь, что ух!
Берется машинка: плоская, гладкая, черная. Внутри — механизмик. Снаружи — крючок и дырочка.
Передернуть: щелк — и готово. Большой палец правой руки — на крючок. Дырочку — в рот. На язык — дырочка, как обсосанный леденец. Вкус — холодный, немного соленый. Нажимать крючок — поддается, натянет пружинку. Еще и еще чуть-чуть.
—
Раз, трах! Неожиданно палкою в зубы. Через зубы по нёбу, в затылок. Острою палкою, колом. Больно?
— Больно. Но — проходит. Теплота в голове.
Лампа понемножечку набок. Стол почему-то наверх. И в мозгу: «На ужин у нас голубцы…». Вот и всё.
После восьми часов вечера бывает еще и такое.
Очнулась она на пятый день после смерти. Давило в висках, мысли кружились. Казалось естественным: бумажными туфлями скользить по могилам. Память туманилась. Как зубная боль сквозь кошмар, висела одна лишь точка — тоска: «Проснуться и жить. Проснуться…».
Обнаружила человека — шмыгнула в обход: интереснее выскочить неожиданно. Самой было жутко до крайности; все же злорадствовала, когда человек побежал. Хотелось еще загугукать вослед. Но с этим не вышло: голосу не было.
Побродила немного, не в силах понять, что же происходит. Стала рассасываться.
Месяца два она просыпалась. Дальше — реже. Наконец затихла совсем.
Война. Июнь. Ночь.
Сзади — однотонный, несмолкающий рев: четыреста с лишним орудий.
Сверху — однотонный, несмолкающий посвист и шип: равномерные потоки металла.
Впереди? Впереди огневая река. От края до края, через весь горизонт. Германская первая линия.
Дым. И на дыме — огонь. Разрывов не видно: сливаются. Мечутся золотые столбы. Между ними — мгновенные звезды: шрапнели.
От немцев — ни звука. Только медленно-медленно, спокойно и важно всплывают ракеты, белые, мертвые, тихие.
Называется всё это вместе — подготовка тарнопольского наступления.
В восемь падает табуретка.
Сначала — шумно. Скрипит крючок, потрескивает веревка. Стук каблука о стенку, хрип, какое-то бульканье.
Понемногу стихает. Пять минут девятого — полная тишина. Тогда начинается:
Кап-кап.
Что-то изо рта.
Горит электричество. Качаются желтые шнурованные ботинки: от стены к табурету, от стены к табурету.
Кап-кап.
Рыжий таракан царапается в ухо. Метнувшись через щеку, взбегает на удивленный, скошенный глаз. Ведет усиком. Затихает мечтательно.
Кап-кап.
Десять часов, двенадцать, четыре. Ботинки покачиваются. Горит электричество.
Кап-кап.
Как я родился [135]
Как я родился? Дело случилось вот как. Смотрел Бог, видел: мир. Звезды, солнце, планеты, земля. По земле ходят люди: дамы со шляпами на нос, у мужчин штрипки на брюках. Девятнадцатый век на исходе. Все в порядке, все, казалось бы, хорошо. Но вот не хватает чего-то. Мелочи, пустяка, но как-то не полно. Чего бы могло не хватать? Бог задумался, погрыз карандаш… Понял! Еще одного не хватает. Да, такого: сидит худой, длинный, что-то пишет в тетрадке. Безусловно, такой нужен, иначе не полно, не все еще…
135
Как я родился.Печатается впервые по автографу, хранящемуся в архиве писателя.
Штрипки— полоски ткани или тесьмы, пришитые к низу брюк (панталон) и охватывающие ступню, чтобы панталоны были натянутыми.
Бог напрягся, представил. Яснее, отчетливей. Еще яснее, еще отчетливей. Втянул воздух, сжал зубы, рванулся и — выдохнул.
Выдохнул — и вот сижу я, длинный, худой, сижу, пишу что-то в тетрадке… Вокруг меня мир. Все по-прежнему: звезды, солнце, планеты, земля. Только шляпы у дам набекрень, а у мужчин штрипки отсутствуют…
И Бог опять грызет карандаш: чего бы еще могло не хватать?
Поцелуй [136]
136
Поцелуй.Печатается
Поезд подходил к станции. На соседнем пути замелькали вагоны встречного состава. Я стоял у окна. Поезд остановился; прямо передо мной оказалось окно чужого вагона, в этом окне — в аршине от меня — молодая женщина. Она не была особенно красива, но ее наружность была мне приятна: я знал, что то же впечатление произвожу и я на нее. Наша пространственная близость была так неожиданна и так велика, что мы оба улыбнулись. Нам стоило немного наклониться — и мы могли бы поцеловаться. Эта мысль пришла нам одновременно в голову — я невольно оглядел украдкой пустое купе позади нее и такой же взгляд заметил у нее. Я вытянул губы, шутливо предлагая ей поцелуй. Улыбаясь, соседка слегка отодвинулась, я наклонился, и мы поцеловались. Первый поцелуй был шуткой, второй — был уже любовным: он удивил нас своим неожиданным счастьем. Я видел серьезные, испуганные, вплотную придвинутые к моим глаза. Когда второй поцелуй начался, ее поезд уже двигался. Я наклонялся все больше влево вслед за уходящим окном. Поцелуй прервался. Я был взволнован, но нашел еще в себе достаточно фальши, чтобы игриво помахать ей рукой. Она же смотрела мне вслед откровенно-серьезно, пристальным, ожидающим взглядом.
Я испытывал в жизни и более интенсивное счастье, но никогда не переживал такого стремительного его нарастания. Казалось, если подобное состояние возможно в одной узкой точке и на протяжении одного узкого мгновения, то стоит только расширить и продлить это мгновение, чтобы придти к чему-то такому большому, о самой возможности чего я до сих пор не подозревал.
РАССКАЗЫ
Коробка вторая. Фантастический рассказ [137]
137
Коробка вторая.Фантастический рассказ. Печатается по тексту первопубликации: Новь. Сб. 7. 1934. С. 23–44. Другая публикация: Русская эмиграция и русские писатели Эстонии 1918–1940. С. 169–185.
Имеется в виду Николай Федорович Федоров (1829–1903), русский мыслитель-утопист, выдвинувший проект всеобщего воскрешения мертвых и преодоления смерти средствами современной науки («Философия общего дела»).
Понтий Пилат — римский прокуратор (правитель) в Иудее в I в. н. э. Судил Иисуса Христа. Согласно евангельским преданиям, будучи убежден в невиновности Иисуса, долго противился на суде осуждению его на казнь, но в конце-концов уступил настояниям первосвященников и фарисеев, сказав, что он умывает руки. Иисус Христос был предан мучительной казни — распятию на кресте.
Бонапартизм как система — диктатура, обычно опирающаяся на военные круги и лавирующая между разными социальными группами в условиях неустойчивого Социального равновесия. Получила свое название по имени двух французских императоров, двух Бонапартов.
Страсбургский собор — старинный готический собор XIII–XV вв. во французском городе Страсбуре (Страсбурге), выдающийся памятник европейской архитектуры и живописи.
Психометрия — отдел экспериментальной психологии, посвященный изучению быстроты возникновения, продолжительности различных психологических реакций у человека и скорости их протекания.
Вечный жид (Агасфер) — герой средневековых легенд, еврей-скиталец, осужденный Богом на вечную жизнь и вечные странствия.
I
Обои — светло-зеленые. Вдоль потолка — кайма: орнамент из цветов. Отдаленно напоминают ромашку. Зеленый или синий? — Штора затянута, не разберешь. За окном, видимо, солнце; весь правый угол шторы матово светится. И тень: ветка качается, листья широкие, пятилопастные; каштан. Один лист бьется, бьется; словно рука — ударилась пальцами обо что-то и машет, боль стряхивает. Ткань шторы — серо-желтая; ниточная сеть немного видна.
— Ну, как? Больно?