Я подарю тебе «общак»
Шрифт:
– Натали, милая, приди в себя! Натали! Очнись!
После нескольких пощечин она открыла глаза. Во взгляде ее было одно недоумение, как случается у людей при внезапном пробуждении.
– Нам надо бежать! Иначе мы погибнем, Натали! – горячо зашептал ей Загорский.
– Леша? – одними губами прошептала Наталия, глядя ему в глаза.
– Он мертв, – честно ответил скульптор, – и нас сейчас убьют. Надо бежать! Поднимайся.
Кое-как Загорский поднял женщину на ноги. Это было не просто, так как Дюймовочкой Наталию назвать было трудно. Наконец она полностью овладела собой и встала на ноги. От ворот к дому уже
– Дверь в сад, – вспомнила Наталия и потащила Загорского за собой. Но вдруг остановилась и рванулась назад, к кабинету.
– Куда ты? – испуганно воскликнул Загорский.
– Документы, деньги, – пояснила она, сдвигая в сторону картину. За ней обнажился встроенный в стену сейф с кодовым замком. Стараясь не смотреть на мертвеца, Наталия быстро набрала нужную комбинацию, распахнула дверцу и забрала пакет, две пачки червонцев, шкатулку с украшениями. Ее документы лежали в секретере рядом с сейфом, на верхней полке.
– Быстрее, – прошептал скульптор, чувствуя охвативший все тело озноб. Еще секунда, и им конец.
– Все, – бросила ему Наталия и шагнула к дверям. Ее взгляд случайно упал на кровавое пятно, стекавшее со стены. По лицу прошла судорога. Согнувшись пополам, она выплеснула содержимое желудка на пол.
– О черт! – выдохнул Загорский, обхватил ее за талию и вытащил буквально волоком из кабинета. В это время группа захвата вошла в дом.
– Дверь в сад, – с трудом повторила Наталия.
Они спустились по винтовой лестнице в конце коридора к небольшой дверке, распахнутой настежь, и выбежали на улицу. Краем глаза Загорский увидел тень, колыхнувшуюся на углу дома. Не теряя времени, он толкнул Наталию за кусты жимолости и упал сам. Тут же из-за угла показался человек в форме, с «наганом» в руке. Он прошел вдоль дома, обнаружил дверь, огляделся, вошел внутрь и закрыл дверь за собой.
– Бежим, – шепнул Загорский притихшей Наталии. Встал, помог подняться ей, и они побежали к ограде, скрытые от глаз наблюдателей из окон дома кронами деревьев.
– Пожрать принесла? – лениво поинтересовался Лапа, лежа на кровати.
– Принесла, – буркнула Эльвира и примостила тяжелую авоську на тумбочку у двери.
Лапа поставил пистолет на предохранитель и сунул его под одежду, лежавшую на стуле рядом с кроватью.
– Ты что, так и просидел тут с заряженной пушкой? – язвительно поинтересовалась она, снимая туфли. – Спасибо, что хоть меня не пристрелил, когда вошла.
– Пожалуйста, – буркнул Лапа. Он с улыбкой изучал Эльвиру и думал о том, что неплохо бы перед уходом еще раз затащить ее в постель. Может статься, он последний раз с женщиной милуется.
– Тут ты в безопасности, расслабься, – заверила его Эльвира и понесла сумку на кухню.
Потом они пообедали тем, что она принесла из Торгсина: ветчина, балык из осетрины, копченая колбаса, сыр, свежий хлеб и разнообразные сладости. К бутылке вина, что появилась на столе, Лапа даже не притронулся. Эльвира, напротив, один за другим выпила три бокала и порозовела, глаза заблестели. Тем временем на примусе уже закипал чайник. От Лапы не укрылось, что Эльвира нервничает. Он взял ее за руку и, почувствовав, что она вся дрожит, укорил:
– А сама советовала мне расслабиться.
– Не знаю, –
– Да ничего такого, из-за чего тебе стоит переживать, – улыбнулся Лапа. – Ты, что, газет не читаешь?
– Нет, некогда, – сухо ответила она и встала, чтобы выключить примус.
Лапа приблизился к окну и осторожно выглянул из-за занавески. Ничего подозрительного на улице он не заметил. Обычная картина. На проспекте в этот час было немноголюдно. Какой-то мальчишка в клетчатом картузе торговал сигаретами на углу у конторы «Союззолото». Мимо него прошествовала хорошо одетая пожилая пара. По проспекту прогромыхала телега, затем грузовик. Навстречу по другой стороне улицы проехал таксомотор. Женщина в простом белом платье с девочкой перешла через улицу и направилась в булочную.
Закрыв занавеску, Лапа вернулся к еде.
– Я патефон заведу, – сказала ему Эльвира, направляясь в комнату.
– К черту патефон, – буркнул Лапа, – сейчас опять какую-нибудь слезливую дурь будешь слушать.
– Не дурь, а «Кирпичики», – поправила его Эльвира, – я вообще-то у себя дома, хочу и слушаю…
Тут же послышался шорох, затем ускоряющаяся мелодия и голос певицы, исполнявшей романс:
Где-то в городе, на окраине, Я в рабочей семье родилась, Лет шестнадцати, горе мыкая, На кирпичный завод подалась. На заводе я Сеньку встретила, И с тех пор, как заслышу гудок, Руки вымою и бегу к нему В мастерскую, накинув платок. Но, как водится, безработица По заводу ударила вдруг. Сенька вылетел, а за ним и я, И еще двести семьдесят душ.– Дрянь, – прокомментировал Лапа и залпом осушил кружку с чаем.
– Очень даже популярная вещица, – возразила Эльвира, появляясь в дверях кухни, – ты просто в музыке ничего не понимаешь. Тебе бы только на гитаре тренькать.
– Да ладно, – протянул Лапа и в следующую секунду оказался рядом с ней. Рванул пояс халата. Она стала сопротивляться:
– Нет, не сейчас.
– Что значит нет! – возмутился Лапа, покрывая ее шею и грудь поцелуями.
– Ну, не надо, – пробормотала Эльвира с полузакрытыми глазами. Сопротивление ее ослабло, а затем и вовсе прекратилось. Они вновь оказались в постели.
– А можно я буду сверху, – попросила она у него.
– Да пожалуйста, – ухмыльнулся Лапа и закинул руки за голову, предоставляя ей полную свободу. Потом он заметил, что девушка действует как на автомате. Тело было здесь, а мысли где-то далеко. Из задумчивости ее вывел визгнувший патефон, песня закончилась. Она соскочила с кровати и бросилась к патефону:
– Я сейчас переставлю.
– Какого хрена! – с тоской воскликнул Лапа. – Тебя патефон, что ли, больше возбуждает, чем я?
Ответить она не успела – в комнату ворвались вооруженные люди в штатском. Командир опергруппы схватил обнаженную Эльвиру за горло, притянул к себе, прикрываясь, и навел на «медвежатника» револьвер: