Я подарю тебе ребёнка
Шрифт:
Мы с ним не пара, но он чувствует ответственность, а я не хочу, чтобы ему было плохо.
Вызываю такси и прошу таксиста подняться.
— Я в положении, а у меня сумка. Я доплачу, — оформляю заказ. — По месту назначения тоже нужна будет помощь.
Машина приезжает уже через десять минут. Таксист поднимается и помогает мне с сумкой. Ключи у Зернова есть, так что я просто захлопываю дверь и ухожу.
В такси снова чувствую, что глаза становятся влажными. Дурацкие гормоны! Мы с Зерновым взрослые люди, разберёмся, как сделать так, чтобы
Достаю телефон и пишу Захару сообщение, некрасиво вот так молча сбегать.
«Захар, ты ничего мне не должен и ничем не обязан. Если ты любишь Анну, тебе не стоит от неё отказываться из-за наших обстоятельств. Уверена, она тебя поймёт. Обещаю быть осторожной и по любому малейшему беспокойству связываться с Дариной»
Таксист поднимает сумку в мою квартиру, протягивает терминал для оплаты и уходит. Я прохожу внутрь квартиры и замираю у окна. Тут очень тихо. Я же все приборы отключила, даже холодильник. Непривычно, когда вот такая тишина — слишком сильно слышно, как бьётся собственное сердце.
За окном тоже всё будто замерло, стеклянное спокойствие и полная прозрачность в воздухе. Но вдруг я замечаю, что в этой замершей тиши что-то начинает происходить. Одна за одной с неба мягко и тихо начинают опускаться снежинки. Лапастые, мохнатые, они не кружат и не летают, а просто тихо падают вниз и тут же превращаются в воду.
За столько лет в Сочи, я впервые вижу снег. Так непривычно.
Вздохнув, иду разбирать сумку, включаю в розетки электроприборы, завариваю цикорий. Он, оказывается, довольно вкусный и чем-то даже напоминает кофе. Нужно сходить за продуктами, а то в холодильнике хоть шаром покати.
Переодеваюсь в свой розовенький халатик и усаживаюсь у окна с кружкой. Снежинки всё ещё падают.
Кажется, я даже задремала в кресле, пригревшись в коконе из пледа, когда меня будет трель дверного звонка.
Может, мама приехала? Я ей написала сообщение, что дома.
Но за дверью не мама.
Зернов стоит, подпирая плечом косяк моей двери. Его взгляд странно мерцает в подъездной полутьме, а на плечах на куртке видны капли от растаявших снежинок.
— Профилонить укол решила? — подмигивает и мимолётно улыбается, но взгляд его не горит весельем, там что-то другое. Что-то, что цепляет меня за живое. — Вроде взрослая девочка, а от шприца прячешься.
— Я не прячусь, — опускаю глаза на грязный пол подъезда.
— Пустишь?
Отхожу в сторону, выпуская Зернова в квартиру.
— Захар, я… — набираю воздуха в грудь и вскидываю на него глаза, намереваясь повторить то, что написала в сообщении.
— Я не люблю её, Вика. Мы расстались, точка давно поставлена.
Дышать после его слов почему-то становится чуточку легче. Хотя нет, не чуточку.
И вообще, он как-то близко. Коридор у меня не узкий, но кажется, будто расстояния от стены до стены совсем мало.
— А по поводу «наших
Ответить я уже ничего не успеваю. Да и не хочу, потому что зачем слова, когда есть прикосновение губ? Мягкое, нежное, сладкое. И такое желанное.
24
Поцелуй получается вкусным и затяжным. Ни я, ни Захар никак не решаемся оторваться друг от друга. Потому что не хочется. А хочется продолжать чувствовать вкус и сладость, стекающее внутри облегчение и радость.
Когда, наконец, наши губы отрываются друг от друга для полноценного вдоха, я прикрываю глаза и упираюсь лбом в его слегка колючий подбородок, а он прижимается губами к моим волосам.
Я не знаю, как описать сейчас свои ощущения, не знаю, как идентифицировать тот огромный яркий цветок, который разворачивает свои лепестки у меня в груди. Но мне становится так хорошо и легко, что хочется смеяться. И плакать тоже хочется. Наверное, и правда гормоны шалят, хорошо, что на них списать можно.
— Ну ты чего сбежала, а? — спрашивает негромко и мягко.
— Уколов испугалась, — улыбаюсь. Я ведь написала ему реальную причину, не хочу вслух произносить.
— Трусишка, — отвечает ласково, приподнимает пальцами мой подбородок и снова целует.
Удивительно, как рядом с ним можно расслабиться. Я всегда ратовала за равноправие полов, за то, что женщины и мужчины должны быть одинаково сильными. Не то чтобы я в объятиях Зернова резко уверовала в учение мудроженственности и побежала покупать юбки в пол, чтобы прокачивать женскую энергию в служение мужчине. Нет, конечно, это всё считаю бредом. Но вот здесь, с ним, я могу просто выдохнуть. Прикрыть глаза и расслабиться. Побыть женщиной, побыть слабой, не получив на голову назиданий и поучений.
— Надеюсь, ты сумку не разбирала?
— Захар, — отстраняюсь, посмотреть ему в лицо не решаюсь сперва, но потом всё же поднимаю глаза. — Я не знаю, как и к чему мы идём, но, думаю, мне лучше пока пожить дома. Сегодняшний день это показал. Пойми меня, пожалуйста.
Затаиваю дыхание. Вот-вот и всё то ощущение расслабленности и защищённости рухнет, расколовшись об обиду и непонимание. Неужели не поймёт, почему я так поступаю? Мне трудно объяснить словами.
— Хорошо, — лёгкая улыбка трогает губы, но взгляд остаётся серьёзным.
— Но если ты будешь приезжать как можно чаще или даже не уезжать, я буду очень рада, — тянусь теперь сама к его губам.
— Я попробую, — отвечает, подхватывая игру.
И мы снова целуемся. Даже больше играем в поцелуй, если это так можно назвать. Прихватываем губы друг друга, играем языками, даже один раз выходит случайно стукнуться зубами. Как подростки, ей Богу.
— Может, войдёшь уже? — спохватываюсь, понимаю, что целуемся мы почти на лестничной площадке с открытой дверью.