Я ревную тебя к звёздам
Шрифт:
Громкий клёкот и яркая вспышка очередной молнии. Земля несётся внизу с огромной скоростью. Мелькают тени, и я чувствую, что существо подо мной теряет силы. Стремительно, неотвратимо. И вот уже полёт становится почти падением. Но мой Витре, я наконец вспоминаю имя преданного друга, выносит меня из грозового фронта. Молнии превращаются в удаляющиеся зарницы, и звуку грома, чтоб долететь до моего слуха, нужно всё больше времени.
Наконец, в нескольких метрах от земли, крылья вигоня почти выворачиваются из суставов, в последнем усилии, и он заваливается в бесконтрольное падение. Мы оба чувствуем удар.
Но я прихожу в себя первым. Ближайшие воспоминания кажутся ярче и как будто сочнее, чем те, что вернулись в меня из небытия и забвения. Те, напоминают рваную тряпку, всю зияющую громадными прорехами, выцветшую и поблекшую. И приходит понимание, что я не знаю кто я. Уже понимаю и осознаю, что в прошлой жизни, которую я хоть и не в полном объёме, но помню, были какие-то люди, близкие и не очень, которые любили меня и ненавидели. Но я почему-то не вижу ни одного лица в своих воспоминаниях. И не знаю какие чувства испытывал к тем, прежним, нежданно мной позабытым. И возвращается, рвущая сердце, боль потери и одиночества.
И она же возвращает первое воспоминание. Моё имя. Порхающее сердце бога.. Мама, зачем мне такое странное имя? Я просто Лами. И твоё лицо только серая тень. Я знаю, что тебя нет на этом свете и оставлю это на потом. Сейчас рядом страдает верная душа, которой я должен помочь. Тем более, что он, мой Витре, единственный, кого я вспомнил. И теперь уж точно не могу потерять.
Поднимаюсь, и понимаю, что кровь на коже присутствует, а ран нет. Совсем нет. Это так странно и пугающе, что в голове возникает острая боль. А потом воспоминание об источнике с чёрными водами. И источнике с водами радужными. И возникает догадка, что каждое воспоминание требует от меня сильного чувства или сильной боли. И я согласен платить.. Но не сейчас. Я снимаю, с большого израненного тела друга, всё лишнее. Седло. Поклажу. И начинаю действовать. Каждый предмет, который я беру в руки возвращает кусочек памяти телу. Поэтому я стараюсь отключить мысли, войти в рабочий транс, действовать механически, давая рукам вспомнить.
Я уже знаю кто я. Я лекарь. Умею возвращать жизнь, которая ещё не готова завершить путь. Мне достаточно прикоснуться к телу и я прикасаюсь к чувствам. Вот и ещё кусочек. Я эмпат.
Светает. Рваные тучи уносит ветер. Мокрая трава начинает благоухать. Раздаются первые робкие птичьи голоса. Потом бледнеют две луны, становясь тенями и розовеет равнина с редкими кучками кустарников и одинокими раскидистыми деревьями. Одно из них совсем не далеко. Я понимаю, что боги были к нам ещё благосклонны. Нас мог остановить не кустарник, пусть и колючий, но пружинящий, а узловатый ствол или могучая крона дерева чамлыбель. Его ещё называют радужным. Под, высыхающей и отваливающейся пластами, корой, находится древесина всех оттенков коричневого, зелёного и оранжевого.
Кора прекрасно годится для костра, а моего летуна надо согреть. И сварить ему отвар жакарана. Его светло-жёлтые цветы почти единственное растительное лекарство для вигоня. Кожу его спасли перья. Жёсткие и плотные. А вот удар мог повредить внутренности. Но кровотечения нет. Я чувствую. Только ушиб. И сильное физическое истощение. После ему потребуется еда. Много еды для восстановления сил. Мой лук был разобран и сложен
Зверский голод и опасение, что обессиленный, как и я, вигонь не выдержит долго и сдастся, улетит в те небеса, где ждут его ушедшие предки, заставляют уйти ещё глубже в себя. Искать внутри то, что было отобрано чужой магией. Я уже и это смог понять. Но, видно, я слишком мало в своей жизни уделял внимание запретной магии. Отдавал предпочтение бесконечному многообразию лекарских направлений. Да и всему, что связано с природой. А ещё, точно помню, с нежитью. Зачем-то мне это было необходимо..
Лук я собрал. Напоил Витре отваром. Нарубил ветвей и построил убежище, накрыв слабеньким мороком. Мои магические силы уходили на восстановление урона, нанесённого чужой волшбой. А так как я физически напитать организм мог только сухими лепёшками, то держать щит над вигонем долго не смог бы. И такое укрытие было лучшим компромисом.
Лук в руке и болезненное бурчание в животе, со спазмами и судорогами, так же удовлетворяло потребность в неприятных ощущениях, для отката последствий проклятия. Я поднял голову вверх, втянул воздух. Потом встал на колени и, вдохнув ароматы витающие у земли, прижался к ней острым ухом. Легко и упруго вскочил на ноги. Меня уже возбуждал азарт охотника. Эти навыки, такие близкие к природным инстинктам, возвращались охотно и даже где-то радостно. И ноги понесли меня на юг.
Маленькие рощицы кустистых ягодников, которые почти все были пригодны в пищу только местным видам животных, обещали, что в каком-то из этих пушистых островков я быстро отыщу добычу. Об этом же говорили и ровные, как будто проведённые под линейку, тропки в траве. Они заканчивались либо норкой, прячущейся под круглый валун, либо ныряли в следующий колючий клубок кустов.
Здесь явно было много жрунов. Жаль только охотится на них лучше всего с охотничьим шагеном. Они отличались от домашних тем, что совсем не набирали лишний вес и очень коротким мехом, за что их называли лысые шагены. Они хорошо чувствовали себя в норах и очень ловко, не цепляясь шерстью, проскальзывали среди ветвей, напоминающих ловчую проволоку с колючками.
Шагены гнали жрунов на притаившихся охотников. Бегали те очень быстро. Когда естественный охотник выгонял шустрых толстячков из ягодных кормушек, они мчались напрямик, по специально протоптанным тропкам до следующего убежища. Охотнику оставалось только ждать, пока на него нагонят дичь. У меня такого помощника не было. Зато я знал другую хитрость. Залёг на самый высокий валун пластом, упёрся на локти и крепко зажал травинку между двумя большими пальцами. Дунул один раз робко и тоненько. Прислушался. Издали, с разных расстояний раздался ответный писк.
– Ага,- обрадовался я, значит правильно, не прошёл ещё у жрунов гон. И мазанул по камню широким листом каменки, на который набрал кругленьких шариков помёта жрушек. Потом свистнул травинкой ещё несколько раз. Когда ближайший ответ послышался в паре полётов стрелы приготовился.
Высоко в небе раздался крик хищной птицы.
– Вот, Саот его дери, конкурент! Ну, да ладно. Может даже к добру. Сыграет роль шагена. Будет гнать на меня дичь. А попробует покусится на моё законное, самого подстрелю.