Я родилась пятидесятилетней...
Шрифт:
Чарли внимательно посмотрел на меня и мою новую игрушку. Я по-прежнему увлечённо крутила металлический кругляш в руках, не делая попыток засунуть его в рот. Еще бы! Мало ли, где крышка была, и кто ее трогал? Мама ведь даже не помыла вещицу, когда отдавала мне. Я тихо вздохнула.
— Может быть, ей понравился цвет? — продолжала Рене, на что я непроизвольно закатила глаза.
Тут же поймала удивлённый взгляд Чарли, натянуто улыбнулась, высунула язык и, сделав глупое лицо, воспроизвела смешной булькающий звук, отчего мои слюни полетели во все стороны.
Отвратительно…
—
Бинго, парень!
Хотя, я зря радуюсь. С ним нужно держать ухо востро. Не хотелось бы, чтобы эти американцы сдали своего подозрительно умного в три месяца ребёнка на опыты. Ещё подумают, что я инопланетянка. У них этот миф популярен… Поля у них кто-то творчески приминает и косит, тарелки в небе всякие летают… У нас почему-то никто не удивляется, увидев нарисованные на грязной машине узоры, а иногда и буквы, складывающиеся в ненормативные слова. Про тарелки рассказывать вообще неинтересно, ведь после праздничного запоя и по возвращению домой мужа ждут не только летающие тарелки, но и сковородка, половник и вообще всё, до чего супруга дотянется.
— Нууу, да… — Рене нахмурилась, вспоминая, и тут до неё начало, видимо, доходить, — Ой… Она… Она могла взорваться? — на её лице явно проступал страх и смущение.
Я тихо хихикнула и так же тихо сказала, обращаясь, скорее, к крышечке, чем к родителям:
— Бум…
Рене посмотрела на мою игрушку в священном ужасе. А Чарли поднял бровь. Чёрт, тоже так хочу. Надо будет потренировать мышцы лица. А то пока занимаюсь только речевыми центрами и координацией в пространстве. Массаж молодые родители мне не делали, ручки и ножки не разминали, так что вопросы собственного равновесия я решала сама. Потом буду развивать мелкую моторику. В этой жизни я планировала улучшить свой врачебный почерк и всё же выбиться в хирурги. А для этого я должна очень хорошо владеть не только руками, но и всем телом, на самом деле.
Чарли посмотрел на меня, потом на жену и крякнул. В его карих глазах играли смешинки:
— Беллз, ты присматривай за мамой, когда меня нет дома, ладно?
Я заставила свои губы не разъехаться в предательской ухмылке. Моргнула.
Мама вспыхнула, что мило смотрелось на её бледной коже. Глаза у неё были нежно-голубыми, да и в целом лицо сердечком выглядело по-детски наивным. Интересно, у меня глаза папины или мамины? Кожа у отца была явно смуглее моей, так что цветом я, скорее, пошла в Рене. Волосы я свои видела плохо, они были ещё короткими, а моё любопытство не зашло до такой степени, чтобы специально вырывать у себя клок и сравнивать с родительским генофондом.
Вообще, в своей первой жизни я начала следить за своей внешностью только с поступлением в медицинскую академию. Сейчас мне было, скорее, любопытно увидеть себя, чем крайне необходимо, так как я знала, что всё может сильно поменяться с годами.
Зная множество рецептов поддержания красоты, я планировала начать следить за собой раньше, чем подростковые гормоны начнут вылезать на лице, волосы потеряют детскую пушистость и мягкость, а коренные зубы начнут расти
Нет, я сделаю капитальную работу над ошибками своей первой жизни. И хотя все эти моменты я непременно прорабатывала перед сном, составляла мысленный план на завтра, каждый раз мне казалось, что в своих наполеоновских планах на жизнь я упускаю что-то важное. Какую-то знакомую деталь… И это было следующей неприятностью и минусом моего младенческого состояния. Я, по понятным причинам, не могла записывать и систематизировать новые знания привычным способом. О, как я мечтала, чтобы мои разрозненные мысли были похожи на упорядоченную картотеку больницы или библиотеки! Но, увы… Пока картина жизни в целом была очень зыбкой и туманной.
Странное оцепенение напало на меня через восемь месяцев после случая с крышечкой, когда к нам приехал друг отца по имени Билли. Судя по длинным чёрным волосам и красновато-коричневой коже, он был типичным индейцем. Чарли вылез из потрёпанного пикапа грязно-рыжего цвета вслед за водителем и, подойдя, поцеловал сначала Рене, потом меня, забрав у неё уже довольно увесистую дочь на ручки.
— Вот, Блэк, знакомься: это моя красавица Беллз. В следующий раз приезжай с девочками, наверняка им вместе будет веселее играть.
Билли посмотрел на меня, а я оценивающе посмотрела на него. Подняла бровь. Да, я научилась это делать недавно, и Чарли каждый раз приходил в неописуемый восторг, когда я изображала такую мордашку.
Индеец заметно удивился:
— Глазки определенно твои, Свон, — заметил он с усмешкой. Да, я уже видела в зеркале после ванны, что глаза у меня явно папины. И хотя пока они только набирали карий цвет, уже становилось ясно, что светлыми им уже не быть. Эх, а так хотелось быть нежным голубоглазым ангелочком… Ладно, что дали, то дали, привередничать грешно.
Я ответила на улыбку, сверкнув двумя нижними молочными:
— Отень плиятно познакомиться, мистл Блэк, — вежливо протянув ладошку, сказала я, отвратительно картавя. — Как у вас дела?
Если честно, я чувствовала себя кроликом из “Винни Пуха”, которому свернули челюсть и неправильно её вставили. Никогда не думала, что ребенку ТАК сложно разговаривать, но-таки это правда. Если мой английский словарный запас спустя почти год стал вполне сносным, и я даже ловила себя на том, что иногда думаю на этом языке, то разговаривать на нём было совсем непросто. Хотя я надеялась, что с появлением первых моляров* (жевательных молочных зубов, которые растут сразу после клыков) я справлюсь со своими дефектами речи. Я же врач, черт возьми!
— Хей, а она неплохо разговаривает для своих лет, Чарли! — воскликнул Билли, полностью игнорируя мой вопрос, хотя у них этот вопрос, скорее, вежливо-риторический, чем конкретный.
Я закатила глаза.
— Я вообсе сооблазительная для своего возласта, сэл, — серьёзно сказала я, чем очень рассмешила взрослых. Все направились в дом.
Рене недовольно скривилась, когда увидела, сколько мужчины наловили рыбы. Можно подумать, что отец пустые бутылки из-под пива привёз, а не хороший улов.