Я родом из СОБРа
Шрифт:
– Живой, – прохрипел тот, щупая окровавленную голову и пытаясь приподняться.
– Да лежи ты пока, папа, сейчас в дом пойдем, – вскрикнула дочка и принялась снова промокать ему лоб платком.
– Поможете ей, – сказал старший, глядя на своих сыновей.
Те сразу же подошли ближе и остановились, ожидая распоряжений девушки.
– Пока поправляйся, а потом поживете у меня, – произнес дядя Рамазана, посмотрел задумчиво на Бортникова, покачал головой и отошел.
Остальные начали расходиться, вполголоса обсуждая происшедшее. Оля коснулась руки Рамазана. Он совсем забыл про нее. Сердце его стучало, немного сдавило в груди. Сейчас он мог развязать кровавую вендетту, и только Аллах знает,
– Извини, я о тебе и о вас всех плохо подумала, – сказала девушка тихо и опустила голову.
Чеченец в сердцах махнул рукой, вздохнул, постоял, ничего не сказал, развернулся и отправился разыскивать Тимура.
Бортниковы бежали через неделю, даже не дожидаясь продажи дома. Поручив все хлопоты своему соседу, пожилому спокойному чеченцу, русская семья, взяв самое необходимое, уехала в Краснодарский край, к своим родственникам. Оля заскочила проститься, но не застала Рамазана. Это было летом 1994 года.
В один холодный декабрьский день к селу Рамазана подошел российский мотострелковый батальон и встал лагерем в километре от населенного пункта, в открытом поле.
Зимой 1994 года настроение большинства чеченцев отражала фраза: «К нам пришли русские с оружием в руках, они не дают нам жить так, как мы хотим, поэтому мы будем с ними воевать». Оружие в Чечне оставила российская армия при уходе, его хватало, поэтому поднять молодежь на борьбу с «неверными» оказалось нетрудным делом, вовсю используя образ внешнего врага, русских «оккупантов». Трезвомыслящие люди потоком уезжали из республики, убегая от войны, голода и неизбежной при такой ситуации шовинистской истерии. Чеченцы, которые могли уехать и имели на это средства, тоже особенно в родной республике не задерживались.
– Слышь, Рамазан, там танки подошли к селу! – возбужденно крикнул Тимур в окно своему соседу.
Рамазан всегда удивлялся способности Тимура все узнавать первым. Он встал, открыл дверь и впустил своего товарища.
– Наши собрались их попугать, ты пойдешь с нами? – не тратя лишних слов, взбудораженный Тимур вопросительно уставился на хмурого Рамазана.
«Блин! Вот что теперь делать? Отказаться? Нет, это невозможно. Не поймут... Придется идти. Ну не воевать же они там собрались, в конце концов! Пальнут пару раз из автоматов по танкам и успокоятся, довольные тем, как они русских напугали... Да, надо идти. Не хватает, чтобы еще прозвали меня трусом. Заодно и присмотрю за этими балбесами, чтобы не увлекались».
Рамазан после секундной паузы кивнул головой.
– Сегодня ночью, – прошептал сосед ему на ухо и опасливо оглянулся на дверь кухни, где мать Рамазана готовила обед. – Никому ничего не говори. Часов в десять вечера я зайду, пойдем к Ширвани, возьмешь у него «красавчик». Там и все наши собираются... Ну все, давай, – и он полуобнял Рамазана, как обычно здороваются и прощаются вайнахи.
Хлопнула дверь.
– Кто приходил? – спросила громко из кухни мать Рамазана.
– Тимур, – неохотно ответил сын и пошел к себе в комнату. «Надо потеплее одеться, где-то мои носки шерстяные были».
– А что он хотел? – не отставала мать, гремя посудой.
– Я не знаю. Просил зайти сегодня вечером, что-то насчет работы, – соврал быстро Рамазан и решил, что потом что-нибудь придумает.
Мать появилась в проеме двери, вытирая руки полотенцем и внимательно глядя на сына. Рамазан бросил на нее короткий взгляд и отвернулся. Врать матери он не умел и боялся, что та по глазам поймет, что он говорит неправду. Но с ходу определить, что ее сын врет, было все-таки проблематично. Рамазан на «Урале», сворованном в воинской
Остаток дня он провозился во дворе. Работы в селе всегда хватает, и Рамазан так увлекся ремонтом сарая, что чуть не забыл о своем обещании. Вечером за ужином он в глаза родителям не смотрел и отмалчивался. Не решение о нападении на русских беспокоило его. Он уже дал согласие на это и брать свое слово обратно не собирался. Его беспокоило другое: как пройдет дело? Хорошо ли охраняется батальон, где и как расставлены часовые и успели ли его ребята провести хотя бы предварительную разведку? «Сходим на войну, блин... У наших еще детство в заднице играет, с танками решили повоевать! – раздраженно ковырялся в тарелке чеченец. – Хорошо, если все обойдется и никто не пострадает...» Задуманное его товарищами рискованное предприятие по зрелом размышлении все больше смахивало на авантюру. В конце концов он решил, что максимально надо снизить риск от этой ночной прогулки. «А без риска не обойдется, – понял он и вздохнул, – лучше уж вообще не ходить... Вот шайтан!» Он со звоном бросил ложку в пустую тарелку. Мать оглянулась, но ничего не спросила. Он не заметил ее взгляда и уставился в темное окно. Его размышления зашли в тупик. Особой ненависти к русским он не испытывал, только неприятно было, что войска вторглись в его республику и пытаются присоединить чеченцев обратно к России. «Но сейчас не девятнадцатый век! Зачем нам мешать? Дайте нам самим разобраться в происходящем, а там мы сами будем решать, с кем нам жить дальше!.. Теперь еще танки эти...» Он тяжело вздохнул, поднялся, постоял, глядя пустым взглядом в стол, повернулся и пошел в свою комнату.
...Полгода назад подполковник Андреев сидел напротив полковника Ерохина и пил водку. После того памятного случая, когда вовремя предупрежденный Андреев благополучно вывел из Чечни свое подразделение, его вызвали в штаб округа, во Владикавказ, за новым назначением. Он разыскал Ерохина, поблагодарил его и хотел уйти, но тот взял с него слово, что они увидятся вечером. Андреев нехотя согласился. Ерохина он практически не знал, а пить водку с незнакомыми людьми Василий Трофимович не любил. Но делать было нечего, и он, купив пару бутылок хорошей осетинской водки, пришел домой к Ерохину.
– Давай, давай, заходи! – встретил его в прихожей уверенный густой бас. – Жена к соседке ушла, приготовила все, мы с тобой сейчас посидим, как и полагается двум офицерам!
Ерохин энергично потер руки и принял шинель из рук подполковника. Из кухни хорошо пахло жареным мясом и картошкой.
И вот они пьют уже вторую бутылку, опьянения почти никакого, так как закуска обильна и сытна. Курить можно прямо на кухне, что очень удобно и не надо прерывать разговор.
– Слушай, Сергей Михайлович, – говорит задумчиво Андреев, неторопливо выпуская дым в полуоткрытое окно. – Дело идет к войне, что ли? Ты в штабах сидишь, разъясни пехоте положение дел.
Ерохин даже не задумался. Похоже, он давно уже размышлял над сложившейся ситуацией и ответил сразу. Вопросу он не удивился и не стал изображать недоумения:
– К войне, Василий Трофимович, к войне. Ходят такие разговоры, что Дудаев с Ельциным делиться не хочет, вот Москва и готовит вторжение.
– Делиться, чем? Нефтью, что ли?
– Ну а чем же еще, – устало вздохнул полковник и закурил. – Да еще чеченцы обнаглели. Все бандюки России в Чечне отсиживаются, и никто их там достать не может. Приезжают в Россию, творят что хотят, а потом – в Чечню. И это тоже причина. И еще причина, что, если сейчас Чечня уйдет, за ней все остальные республики потянутся, и сократится Россия до пределов МКАДа.