Я рожу тебе сына
Шрифт:
— Да, верно, — слышу голос осторожный Тимура и приоткрываю глаза, — я вырос в этом детдоме. Тебе Сотников сказал? С чего ты вообще туда решила поехать?
— В интернете прочитала твою биографию. Захотелось помочь детскому дому, я еще приютам помогаю с животными.
— Вот приютам и помогай, — Тим рассматривает мое лицо, а я изо всех сил таращу глаза, стараясь выглядеть честной, — с детдомом я сам разберусь. Мне их директриса списки сбрасывает каждый месяц, у меня есть отдельный сотрудник, который этим занимается.
— Хорошо, Тим, как скажешь.
Он
— Тим, а почему ты говоришь, что твой день рождения в ноябре, а там написано, что он в августе?
Тимур каменеет, лицо становится таким, как в тот день, когда я увидела его на складе — чужим и непроницаемым. Я вижу, что ему неприятно об этом говорить, и я бы не спрашивала. Сама догадалась. Но логически я должна об этом спросить, потому что нужно хорошо сыграть роль.
— Я подкидыш, Вероника. Меня подобрали возле детдома, это было двадцатого августа. Когда я вырос, то узнал, кто я, кем были мои родители и когда мой настоящий день рождения. Шестнадцатого ноября.
Он отвечает нехотя, но отвечает, и мне хочется обнять его. Слезы подступают, но я прогоняю их, плакать нельзя, потому что Тим не потерпит жалости. Кем бы ни были его родители.
— Значит, ты знаешь свое настоящее имя?
— Тимур Демьянович Талер, — он смотрит на меня в упор, и я впиваюсь ногтями в ладони. — А почему ты спрашиваешь, Ника?
— Просто так, — пожимаю плечами, — я хочу больше о тебе знать. Мне интересно…
— Не надо, — осаживает Тим, я меня будто холодной водой окатывает, — ты будешь знать ровно столько, сколько нужно…
— Чтобы трахаться, — заканчиваю за него, — я поняла тебя, Тимур. Не продолжай.
Разворачиваюсь, чтобы идти, но он дергает меня за плечи и рывком притягивает к себе. Слышу его дыхание, низкий голос возле самого уха пробирает до дрожи.
— Да, все правильно. Я предупреждал тебя, Ника. Не заходи на мою территорию дальше, чем я готов тебя подпустить.
Снова глотаю слезы, не давая им выплеснуться наружу. Не зайду, Тимур, не бойся. И уйду, как только смогу. А пока не могу, как только подумаю о том, что его не увижу, хочется кричать.
— Я все помню, Тимур. Отпусти, мне больно.
Он не отпускает, разворачивает лицом к себе и пристально вглядывается в лицо.
— Ника, что случилось? Ты странно себя ведешь.
— Ну извини.
Мне вдруг приходит в голову, что мы ругаемся. Ругаемся, как настоящая пара, как муж и жена. Только мы не пара, Тимур очень четко обрисовал границу наших отношений. Значит, и сопротивляться нечему. Нет смысла. Так зачем портить себе то недолгое — а я теперь более чем уверена, что недолгое — время, что мне осталось? И я улыбаюсь.
— Извини, Тим, наверное, это ПМС. У меня должны начаться месячные, поэтому я стала немного раздражительной.
— Не забудь сказать, когда начнутся, — Тим серьезно смотрит на меня, и я послушно киваю.
— Хорошо.
До вечера мы больше не говорим ни о чем серьезом. Мы вообще не разговариваем — гуляем по лесу,
Тим держит меня за руку, мы молчим, и мне все равно хорошо. Здесь он очень близко ко мне, и меня не покидает чувство, что сейчас мы в самой высшей точке соприкосновения. Как те бильярдные шары в момент удара, когда они вбиваются друг в друга прежде, чем разлететься к противоположным бортикам бильярдного стола.
Тим молчит и не мешает мне думать. О нем ходили разные слухи, и один из самых достоверных — что Талер не заработал свои деньги, а отобрал. Рейдеры, так это называется. После чего о Тимуре Талерове заговорили как о миллионере. Но разве так просто отобрать миллионы? Тиму тогда было чуть больше двадцати, он состоял в одной из группировок, но даже я понимала, что он один не смог бы этого сделать.
Я не смыслю в бизнес-проектах, может Тимур правда хороший бизнесмен. Но когда он сказал о своем дне рождения, у меня появилась уверенность, что это как-то связано с появлением миллионера Талерова. Ничем не подкрепленная, но я убеждена, что это так.
Я больше ни о чем не спрашиваю. Это не моя территория, я и так далеко зашла, хоть и не собиралась. Я собиралась пробраться в сад, как воровка, и украсть то, что будет принадлежать только мне. А получилось даже войти в дом и недолго посидеть у камина.
Мы идем к дому, потом Тимур с охранниками жарят шашлыки, переговариваются и шутят. Парни ржут, и даже Тимур кривит уголки губ. Он иногда поворачивает голову и смотрит на меня, будто проверяет, не сбежала ли.
Я сижу в подвесном кресле-коконе, кутаюсь в плед — Женька принес, один из охранников. И стараюсь запомнить этот вечер, запах дыма и взгляды мужчины, которого люблю почти всю жизнь и который очень скоро из этой жизни исчезнет.
Глава 16
Ника спит в спальне, укрытая пледом, а я сижу в кресле на крыше. Вообще-то это терраса с еще одной крышей, она застеклена на случай дождя, но сегодня тепло, и все окна распахнуты. Кресло широкое, удобное, я пью Гевюрцтраминер и думаю о Веронике.
На самом деле у вина другое название, длинное, но мне влом тянуться к бутылке, чтобы прочесть. Гевюрцтраминер — это сорт винограда. Достаточно редкий, в мире всего восемь тысяч гектаров. Он прихотливый и из-за этого не очень любим виноделами, а вот мне нравится.
Белое сухое. Пью маленькими глотками, перекатывая во рту, и наслаждаюсь его пряно-ароматным вкусом. Для Ники я взял «ледяной» Гевюрцтраминер, его делают из прихваченных заморозками гроздьев. Так и прессуют замороженные ягоды, зато и вино получается особенным. Нике понравится, я знаю, оно сладкое, такое же, как и она сама.
Снова делаю глоток. Я не пьян, но легкий флер расслабленности кружит голову, и это тоже напоминает Веронику. Моя пряная ароматная девочка. Что тебя так выбило сегодня, что ты закрылась, спряталась в этом кресле-коконе, как будто завернулась в него?