Я шестая
Шрифт:
Отпустив сожаления и воспоминания, легко смотреть в будущее. Согласна, перемена стучится болью. Приняв её, не придётся жить по поговорке: «Битие определяет сознание». Понимаешь, Розочка, прошлое всегда призрачно, будущее прозрачно. Надо пользоваться моментом, только он реален. Отсюда не искать объяснение. Оно приходит само, когда наш рассудок готов к восприятию. Следует усвоить: Свету невыгодно хранить тайны, он наш союзник. Господу незачем разорять время играми в прятки, при людском-то скудоумии.
Доверять своим ощущениям невредно! Извини, за длинную, непонятную речь. Придётся тебе
Роза хлопала ресницами, не ухватив из сказанного сути, будто Золотка намеренно говорила быстро и непонятно. Она надеялась, Климактеричка пояснит происходящее. Голос Красной Розы зазвучал мелодично и напевно:
– Желание – к делу ключик.
Упорство – двигатель желаний.
Вера – сила к торжеству.
С ней нигде не пропадёшь,
в сетях потерь не заплутаешь,
от искушения и страха убежишь.
Но будь осторожен человек,
не забывай, как хрупок мир,
Люби его, родного, как себя,
И будет он тебе опорой.
Высказав мысль, Климактеричка промокнула полотенцем вспотевшее лицо.
Женщины задумались…
Роза наблюдала, как в пигменте сиреневых глаз играла отблеском свеча: сверкала, точно вобрала женское настроение. Капельки воска заспешили на дно металлической крышки, образовывая причудливые щупальца. Взгляд Розы заскользил по комнате. Женские фигуры отражались на стенах дрожащими гигантскими тенями. Отблеск свечи придавал им таинственный вид. Воздух наполнился запахом сгоревшего воска, ровным дыханием и необъяснимым ожиданием. И верилось, что уставшая от болезни женщина написала философские строчки.
Розе вспомнилось переселение в Розарий. Пережитое в Замке Цветов воспринялось вечностью, потому что не помнила ничего другого. «Надо же! Видно плохо в людях разбираюсь. Они оказывается умницы. Золотка, так вообще слов нет», – рассуждала Роза, обхватив лицо ладонями, облокотилась на крышку стола.
– Розааа, – окликнула Золотка.
– А? – вздрогнула Роза
– Говорю, мы понимаем, ты ничего о нас не знаешь. Да, и любое откровение сгорит в недоверии. Ты права, каждому из нас есть что придержать, так устроен человек…
– Тогда ничего не говорите, – ответила Роза.
– Права, Розочка, права… оно так вернее! Сердце слушать надо, детка, сердце.
Совет Климактерички вызвал ощущение дискомфорта.
Роза подумала: «Не слишком ли за меня взялись? Какое мастерство могут дать, что за клуб с диким названием? Придумали же! Ещё этот… ну… О! Беян! Учителя какого-то приплели. По-моему, их мозги хуже моих. День рождения сочинили! Впрочем что, не могу его иметь? Вот глупая, врача не расспросила. Ой… мои думки, как флюгер: недавно утверждала, они умницы. Теперь ерунду несу. Будто есть что терять. Жить не один год с ними. В конце концов, должна принять чью-нибудь сторону. Надо соглашаться. Война план покажет», – поставив будущее фишкой на кон, она
– Согласна, ход за вами.
– Это про чёс Шестая базарит? – с деловым видом влезла Поганка, подмигнув Рыжухе.
Та, не вняв намёку, виновато передёрнула плечами. Чайник поднесла каждой из подружек по кулаку. Рыжуха опустила голову, пальцы задёргали штанину. Поганка нырнула в короткое затишье.
– Губки-то скукожила, ну вылитая куриная гузка, – подшутила над Толстухой Чайник и добавила: – Ты, Роза, не тушуйся, сейчас твой час. На Поганку плюнь.
– Вот-вот, и свеча последняя, – подметила Климактеричка.
– А свет где? – осведомилась Роза.
Она испугалась, погаснет огарок и Розарий, как одиночка погрузится во тьму. Пережив в считанные секунды прежний кошмар, оценила присутствие освещения, хотя оно и утомляло по ночам. Поганка, почувствовав запах страха оживилась, разразившись вульгарным смехом.
– Слушай, тварь худосочная, надоела! – сорвалась Золотка. – Постоянно стремишься устроить балаган. Сколько времени терплю. Ты упорно гнёшь свою линию. Не верится мне, ты… и не в курсе, что гордецы, подобно глупцам, нищие не карманом, а духом. Видно, приспело покончить с «фигурой туз». Пошла вон, – Золотка наделила Толстуху укоризненным взглядом.
Та, словно обожжённая сиреневой молнией, выскочила из-за стола, но резко вернулась, осушив залпом свою кружку, метнулась на кровать.
– Цъе! – догнало короткое возражение Золотки.
Поганка, провернулась на пятках и направилась во мрак угла, уткнувшись лбом в стену, подала голос:
– Я не нищая. Между прочим, цельная миллионерша, может уже миллиардерша…
– Батюшки! До ста считать не умеешь, а такое познание в математике.
– Ничего, старая, придёт время, всем покажу, кто я!
Роза слушала, теряясь в догадках, о чём женщины спорят и что происходит?
– Девочки, зачем не спим? Точно, не ради миллионерши. Она малость глаза помозолит, зато поумнеет. Чудачка, в бесштанном возрасте не достояла. Вернёмся к планам, – попыталась разрядить обстановку Климактеричка.
Наблюдая за Толстухой, переминающейся с ноги на ногу, сопящей и ударяющейся легонько лбом о стену, Роза неожиданно поймала образ: она ребёнок, рядом соседский мальчик. Наказан и выглядит несчастным из-за её жалобы. Как наяву промелькнули детские глаза, полные слёз. Комок горечи подкатил к ярёмной ямочке. «Вечно делаю всё не так. Неужели моя жизнь построена на идиотизме, меня, что… преследуют недоразумения?» Сожаление натолкнуло на мысль об одиночной камере, где давили стены, тут – пять пар глаз, ждут чего-то, толкая к новым страданиям.
– Можно пойду спать? – прошептала Роза.
– Ууу….
– Стоп, – остановила Золотка общее недовольство, – конечно, ты вправе уйти. Мы не принуждаем, хотя старались сделать приятное, даже она, – Золотка указала кивком на Толстуху.
От смущения Роза поморщила нос.
– Как спать? – осведомилась Климактеричка. – Это ты из-за стервозы? Наа-прасно… Оглянись. Она тащится, что стену подпирает: повод есть нам досадить. Ты – спать…
– У неё мозги сплошная пена, – дополнила Чайник.