Я служил в десанте

Чухрай Григорий Наумович

И вдруг крик:

– Танки! Немецкие танки!

Я воюю

Я открыл глаза и посмотрел вниз. На станции Харьков-Сортировочная к рельсам медленно двигались три танка.

– Нечего паниковать! Это наши танки! – спокойно объявил я. – Откуда здесь взяться немцам?

Но танки вздрогнули, и через наши головы, шелестя и шипя, полетели снаряды. Один… другой… третий…

– В ружье! – героически скомандовал я.

Но все мои вояки повалились на дно окопа и лежали не двигаясь. Я схватил свою винтовку и стал стрелять по танкам.

Огонь со стороны немцев усилился. Снаряды летели через наши окопы, а мои солдаты бездействовали. Я отстреливался, бегал по окопу, матюгался и пинками сапог поднимал боевой дух своих «стариков». Они поднимались на ноги, но только я поворачивался к другим, эти снова оказывались на дне окопа. Между тем с нашей стороны заработала артиллерия. Теперь и наши снаряды, шипя, летели через наши головы и рвались вокруг танков. Шум боя усиливался. В углу окопа, от страха надев противогаз вверх трубой, лежал толстый мужчина. Я подбежал к нему и сорвал противогаз. На меня смотрели глаза, от страха потерявшие радужную оболочку.

– Если бы все люди были честными, – простонал он, – то и войны бы не было…

Я плюнул от омерзения и, схватив винтовку, снова начал стрелять… Танки попятились, развернулись и начали уходить. Наступила долгая тишина и только толстый философ всхлипывал, обхватив лысеющую голову руками. Не скоро кто-то из моих торгашей осмелился выглянуть из-за бруствера окопа, и я услышал победный крик:

– Они ушли! Мы победили!!!

«Хороши победители», – подумал я.

Бунт

После обеда распространился слух: «Немцев прогнали аж за Полтаву!» Мои торгаши осмелели и стали сперва робко, потом громче и громче осуждать мое поведение.

– В Красной Армии не положено ругать подчиненных матом.

– А лежать на дне окопа и не стрелять по врагу положено? – возражал я.

– А пинать подчиненных сапогами положено?

– А как же еще с вами поступать, если вы не хотите воевать?

И тут прорвало! Заговорили все разом, наседая на меня и отталкивая друг друга локтями.

– А вы нас научили воевать?!

– Я вам в отцы гожусь, а вы меня сапогами!

– Стрелять! А я знаю как? С какого бока заряжать винтовку, я знаю?

– И я понятия не имею, а вы меня матом… Чтоб я так жил!

Возмущение росло. Они называли меня хулиганом, и антисемитом, и махновцем.

Я смотрел в их возмущенные лица и думал: «Если будет настоящий бой, они побегут, а меня будут судить. Суд не страшен, страшно бесчестье. Нужно решительно отказаться от должности» Я встал и направился к командиру роты. Штаб находился в небольшом здании из кирпичей серого цвета.

Выслушав мои доводы, Михаил Семенович Куцый вздохнул и сказал:

– Нет, сынок. Так не выйдет. Кого ты назначил бы вместо себя? Ты хоть что-нибудь знаешь, а другие – совсем ничего.

– Да ведь я ничего не умею!

– Научишься! Ты думаешь, я что-то умею? Я воевал в гражданскую, а сейчас все по-другому. Признаюсь честно: ничего не понимаю. А вот назначили – и деваться некуда! Иди, сынок, проводи занятия.

Я возвратился в свой окоп. И опять встретил недоброжелательные взгляды Я и сам смотрел на них как мышь на крупу. Но делать нечего,

стал обучать их обращению с винтовкой… Будущее представлялось мне черным и беспросветным.

Спасение

Но, как всегда, когда казалось, что выхода нет, судьба выручала меня. Вот и сейчас. Пока я рассуждал о своей несчастливой доле, на бруствере окопа появились сапоги на кривых ногах. Я поднял взгляд и увидел незнакомого майора.

– Товарищи бойцы, – громко сказал майор, обращаясь к нам, – ЦК ВЛКСМ объявляет набор добровольцев в воздушно-десантные войска. Кто из вас желает?

Я не дал ему закончить фразу и, подняв руку, закричал:

– Я! Я желаю!!!

Записав мои данные, майор спросил:

– Есть еще желающие?

Желающих больше не нашлось, и майор направился к другим окопам.

Мои подчиненные удивленно смотрели на меня.

– Молодой человек, – сказал один из них. – У вас есть мама? Это же… прыгать к немцам!..

– Хоть к черту на рога, только без вас! – ответил я грубо.

– А что мы вам такого сделали? Мы вас матюгали нехорошими словами? Мы вас пинали под ребра?

Я ничего не ответил, а только думал. «Трусы! Торгаши!» Я уже чувствовал себя десантником, и фантазия рисовала мне героические картины… Я опускаюсь на Синельниковскую селекционную станцию. Здесь мои мама и отчим. В руках у меня автомат. Я строчу, строчу длинными очередями, сею панику и смерть среди немцев.

На Украине про такое говорят «Дурень думкой богатие». Мне было всего двадцать лет.

Воздушно-десантный корпус

Едем

Вагон забит до отказа, Люди сидят, лежат, примостившись кто на чемоданах, кто на полу, кто на третьих полках. Спертый воздух пахнет пеленками.

Слышится детский плач и веселый смех.

Это наши ребята развлекают красивую девушку – терскую казачку. Нас пять человек, пять будущих десантников. Я старший Я веду себя солидно, и это нравится девушке. Мы едем в город Ейск, в 3-й воздушно-десантный корпус.

Ейск

И вот, наконец, станция Ейск. Выходим из вагона спрашиваем солдата с красной повязкой на рукаве, как пройти к воздушным десантникам

– Обратитесь к коменданту города, – отвечает он.

Понятно – военная тайна. Солдат знает свое дело туго. Выходим в город. Находим военную комендатуру. Там полно народу. У всех дела, у нас один вопрос. Пробираюсь сквозь толпу к столу коменданта.

– Как пройти в воздушно-десантный корпус?

– Какой корпус?

Достаю направление, подаю коменданту. Он читает и возвращает мне направление.

– У нас нет никакого корпуса.

Я растерян.

– Мы направлены к вам… Может быть, вы не знаете…

– Как не знаю?! Корпус! Четырнадцать тысяч гавриков! У нас нет корпуса.

– Куда же нам деться?

– Не знаю, не знаю…

– Узнайте! Мы же не самозванцы! Вот направление. Оно к вам.

Какой-то сержант из толпы, окружившей коменданта, вмешивается в наш разговор.

– Около базара, там зеленые ворота, я видел летчиков. Может быть, они знают.

– Где базар?