«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца»
Шрифт:
Там, в Европе, я пристрастился к вину. Лакал, как те джипы бензин. А вернувшись домой, и не подумал завязывать. Обе моих жены всегда сетовали на мое пьянство. Я всегда говорю: когда ФБР в 1981 году упрятало меня за решетку, оно, само того не желая, сберегло мне жизнь. Ибо в ту пору я пил восемь дней в неделю.
В тот первый после демобилизации год каких только работ я не перепробовал. Я работал на фирме «Беннет Коул энд айс» – временно, не постоянно. Развозил летом лед – в те послевоенные годы еще не у каждого был в доме холодильник. Зимой я развозил уголь по домам. Парадоксально, но факт – на своей первой в жизни работе, когда я был 7-летним мальчишкой, я выгребал золу. Теперь же я доставлял уголь. С месяц я работал в одной компании, где днями складывал в стопку мешки с цементом. Работал я и на
Много я работ сменил, всего и не упомнишь. Из тех, что помню: как укладывал вышедшую из печи горячую смесь для пирога с черникой на холодный как лед алюминиевый конвейер. Чем больше я разравнивал ягоды, тем холоднее они становились перед тем, как пойти в пирог. Старший настаивал, чтобы я разравнивал усерднее. Он сказал:
– Ты немного ленишься.
Я пытался его игнорировать, а он продолжал:
– Пацан, ты слышал, что я сказал?
Я спросил, с кем он, по его мнению, разговаривает.
Он сказал:
– Пацан, я с тобой разговариваю.
Он сказал, что, если я не буду трудиться усерднее, он воткнет лопатку для разравнивания мне в задницу. Я ответил, что у меня идея получше – я воткну ему лопатку в глотку. Это был большой черный парень, и он пошел на меня. Я срубил его и положил на конвейер в бессознательном состоянии. Напихал ему ягод черники в рот. Этого было достаточно. В результате меня из цеха вывели с полицией.
После этого мать встретилась с сенатором законодательного собрания штата Джимми Джаджем. Один из его братьев имел врачебную практику в Филадельфии. Другой – был важной шишкой в профсоюзе стекольщиков и вдобавок еще свободным землевладельцем и членом городского совета Кадмена. Это он в свое время пропихнул меня в компанию «Перлстейн глэсс компани». В общем, однажды утром мать сказала мне, что сенатор пообещал зачислить меня в полицию штата Пенсильвания. От меня требовалось лишь пройти медосмотр. Полагалось бы поблагодарить сенатора, но вот этого мне как раз хотелось в последнюю очередь. И я не стал к нему заходить, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Годы спустя я рассказал своему адвокату Ф. Эммету Фицпатрику об этом, и он сказал:
– Каким копом ты мог бы стать!
– Да, – ответил я, – богатым копом.
Изнасилование, насилие над детьми – за это я мог бы арестовать. А за все остальное отпускал бы по внесудебному соглашению.
Я пытался вновь стать тем добродушным парнем, которым был до войны, но у меня никак не получалось. Меня ничего не стоило довести до белого каления. В особенности если я был выпивши. Мы постоянно тусовались со старой компанией. Да и футбол помогал. Я играл блокирующим полузащитником за «Шэнахен». Мой старый кореш Янк Куинн был там квотербеком. Тогда играли в кожаных шлемах, но из-за слишком большой головы я не надевал его и играл в вязаной шапочке. Не подумайте, что это был кураж, нет, просто ничего не мог отыскать подходящего для своей репы. Не сомневаюсь, что, появись я на свет в другое время, я бы связал жизнь с американским футболом. Я не был великаном. Я был проворен, ловок и силен, к тому же неплохо соображал в игре. Всех, с кем я играл, кроме одного, уже нет на свете. Как я уже говорил – все мы гости в этом мире, просто не знаем, когда уйдем из него. Как все молодые, я считал, что молодость не закончится никогда.
Однажды наша компашка в полном составе отправилась сдавать кровь (10 баксов за пинту), чтобы таким образом разжиться деньгами на пиво. По пути назад мы увидели рекламную вывеску, сообщавшую о карнавале. И там объявлялось, что, дескать, тому, кто побьет в боксерском поединке (3 раунда) специально дрессированного кенгуру, полагается приз в 100 долларов. Мы решили завернуть на этот карнавал.
На ринг выпустили кенгуру в боксерских перчатках. Ребята уговорили меня сразиться с ним. Передние лапы у кенгуру короткие, и я рассчитывал быстренько отправить его в нокаут. Мне на руки надели перчатки, и я стал наносить ему удары. Чего я не мог знать, так это что у кенгуру челюсть не такая чувствительная, как у людей, и ударом в челюсть этого зверя в нокаут не отправишь. И потом, ну кому охота
Если уж быть до конца честным, я больше пялился на одну симпатичную ирландку, чем следил за поединком. Звали ее Мэри Ледди, и я не раз видел ее неподалеку от нашего дома. Но мы с ней никогда и словом не перекинулись. Вскоре она сменит фамилию на Ширан, но тогда, во время этого горе-поединка, ни она, ни я об этом и подумать не могли. Она сидела в третьем ряду и покатывалась со смеху, глядя на нас.
В перерыве между раундами мои приятели просто умирали со смеху. Но постепенно по мере схватки я стал уставать – сказалось и то, что я сдал кровь, и то, что потом мы пили. У меня кружилась голова. И к тому же я представал в неприглядном виде перед девушкой в третьем ряду. И еще: я регулярно получал удары в голову, хотя пару раз сам довольно солидно заехал моему сопернику.
В перерыве между вторым и третьим раундами я спросил своих друзей:
– Кто это по башке мне бьет все время?
Мне было сказано, что судья. Он, мол, терпеть не может ирландцев. Поднявшись, я подошел к рефери и предупредил его, что, мол, если он еще раз позволит себе такое, я точно вышибу ему мозги.
– Ладно, иди и дерись, салажонок.
Теперь мне на ринге приходилось следить и за кенгуру, и за рефери. Разозлился я тогда не на шутку и сначала заехал как следует кенгуру, за что тот наградил меня ударом хвоста, а потом досталось и судье. У меня дня три голова гудела от удара хвостом. Тут друзья судьи стали выскакивать на ринг, а потом и мои друзья. Полиции пришлось попотеть, прежде чем порядок был восстановлен.
Меня притащили в Моко – так называлась городская тюрьма. В те времена полиция вела себя не столь официально, они вполне могли отдубасить тебя и тут же отпустить на все четыре стороны, в особенности если речь шла не о преступлении, а о заурядном хулиганстве. И полицейские, посчитав, что с меня хватит, отпустили меня.
Я направился прямиком к дому Мэри Ледди и постучал в дверь. В тот день мы договорились о свидании и собрались сходить на концерт джаза Эрскина Хоукинса. Мы отлично провели тогда время. Мэри была воспитана в строгом католическом духе, и я это уважал. Девушка была темноволосой, и ее ирландская мордашка была самой прелестной из всех мною виденных. А как она танцевала! Я в тот же вечер решил, что женюсь на ней. Я твердо решил жениться. Хватит с меня этих метаний – намерения мои были самыми серьезными.
Есть поговорка – мол, хорошие девочки часто влюбляются в непутевых парней. Как известно, противоположности всегда притягиваются. Мэри любила меня, а вот ее семейка терпеть меня не могла. Они считали меня, как они выражались, беспутным ирландцем, а вот себя они считали «порядочными» ирландцами. Вероятно, они видели во мне нечто такое, что, по их мнению, навредило бы их дочери, какую-то мою непредсказуемость.
Каждое воскресенье Мэри отправлялась в церковь, и я вместе с ней. Я терпел изо всех сил. В 1947 году мы обвенчались в церкви Скорбящей Божьей Матери. В той самой, где я когда-то был алтарным служкой и откуда меня выставили за распитие церковного вина. Постоянной работы у меня еще не было, перебивался временной, работая у «Вагнера».
Я обошел несколько банков и взял кредит в четырех общей суммой в 100 долларов. Этого хватило на свадьбу. Потом появились коллекторы, но я убедил их, что искать меня бесполезно. Один из них добился того, что его начальство отрядило человека на поиски меня – Фрэнка Ширана – на фирму «Вагнер», где я работал. Так вышло, что первым ему попался именно я, но в лицо он меня не знал. Я предложил ему следовать за мной, дескать, сейчас я его приведу к мистеру Ширану. Я под каким-то предлогом заманил его в туалет, а там врезал в челюсть и еще куда-то. Избивать я его не стал, моей целью было убедить его, что у мистера Ширана просто нет времени встречаться с ним и с типами вроде него. Он все понял.