Я стану ночным кошмаром

Островская Екатерина

— Мужчина, — подтвердила Вера, — причем физически сильный. Ему за тридцать. Обладает познаниями в области медицины: Бережному наносил раны так, чтобы тот мучился, но не умирал долго, а потом сделал инъекцию героина Артему Лиусскому, рассчитав смертельную дозу. Не сексуальный маньяк, убивает мужчин и женщин. Вероятно, учился в медицинском, и его отчислили, а может, закончил вуз и сейчас работает врачом. Я бы проверила всех знакомых убитой участковой из поликлиники, с кем она училась в институте и с кем работала в разное время. Докторов-мужчин у нас не так много. Тем более что искать надо определенного возраста

и определенной комплекции — внешность нам вроде известна. Кстати, бомж Толик может составить фоторобот.

— А среди твоих знакомых есть врачи? — поинтересовался Владимир. — Пусть случайных знакомых, или среди тех, о ком ты уже и думать забыла.

— Каких случайных? — возмутилась Вера и ущипнула его за бок. — Ты на что намекаешь?

На том разговор и закончился.

Утром ей позвонил Толик и доложил о проделанной работе. Накануне Вера назвала ему адрес Миклашевского и попросила бомжа съездить туда и взглянуть на того, кого Вера хоть и сомневаясь, но все-таки подозревала в убийствах.

— Не он это, — твердо заявил Толик. — Я его дождался и внимательно рассмотрел. У этого рост повыше. И он массивнее. А у того лицо поинтеллигентнее будет. Я говорю так не потому, что этот мент. Между прочим, сразу понятно, где служит. Мимо меня прошел и рявкнул: «Чего уставился? Давно в обезьяннике не сидел? Мотай отсюда, а то в один момент на пальму отдыхать отправлю».

Вера уже вздохнула спокойнее, когда Толик вдруг добавил:

— Хотя кто его знает. Этот тоже убийца. Я их по глазам узнаю, повидал на своем веку…

Нельзя сказать, что Вера успокоилась. Конечно, возраст можно скрыть, уменьшить немного, внешность можно изменить… Но ведь Миклашевский не женщина, макияжа на лице и парика на голове у него не было. Толик видел его таким, каков он в жизни, и не признал в нем убийцу. Хотя заявил об этом без особой уверенности. И в глазах что-то обнаружил. Но внешность определенно другая. Если, правда, Иван Севастьянович не надевал парик, когда готовился к очередному преступлению…

Вера думала об этом целый день, пусть и постоянно. На работе и без того хватало проблем — ее участок назвали в числе худших по профилактической работе. Конечно, упрек был не в ее адрес, он относился к бывшему участковому, однако на совещании в присутствии какого-то проверяющего из городского управления подняли именно ее и высказали претензии. А проверяющий смотрел так внимательно, словно пытался определить на глазок объем ее талии. Подобное внимание и сделанные замечания были неприятны, но не более того. Вера постаралась тут же забыть о незаслуженной выволочке. Она ведь старается хорошо делать свое дело. А заодно пытается найти убийцу, хотя никто и не поручал ей это.

Миклашевский, как выяснилось, ни при чем, что успокаивало, а то неприятно было сознавать, что, может быть, спала с убийцей. Отец, о существовании которого она думать забыла, тоже не подходил под описание бомжа Толика. И у него нет оснований убивать незнакомых ему людей. По крайней мере, Вера не могла представить такие основания. Хотя… Вдруг тот всю жизнь наблюдал за ней со стороны? Знал, с кем она встречается, что происходит с ней, и в один далеко не прекрасный момент решил отдать отцовский долг таким страшным образом — защитить дочку от всех неприятностей…

Ничего исключать нельзя. Вероятно, следует поручить Толику сходить в тот универсам и посмотреть теперь на начальника охраны.

Все это помимо воли крутилось в ее сознании. Только не было привычной четкости в рассуждениях, словно Вера размышляла о том, что ее не слишком волнует, не является самым главным и необходимым, как будто все это можно сделать когда-нибудь, сделать или попросить сделать кого-то, или вообще не делать, потому что есть дела поважнее. Потому что есть у нее кое-что другое, самое главное, никак не связанное с работой, но определяющее всю ее жизнь и поступки, делающее ее счастливой и такой невнимательной к мелочам — то, в чем она уже призналась себе самой. Призналась легко, хотя и с замиранием сердца. И с радостью, разумеется.

Владимир приходил вечером, иногда очень поздно, когда она уже не чаяла его увидеть. А убегал рано. В первый раз Вера проспала его уход. А позже, в следующие дни, просыпалась, когда он осторожно поднимался с кровати, и вскакивала тоже. Готовила завтрак, пока он брился и разговаривал с кем-то по телефону. Содержание его бесед всегда касалось исключительно работы — слова и фразы, которые произносил Володя, были ей знакомы и понятны: «объект», «скрытое наблюдение», «проверить по билингу», «покопаться в биографии».

Про себя Владимир не говорил больше ничего, кроме того, чем поделился в день первой их встречи. Конечно, ей хотелось узнать про него еще кое-что. Был ли женат, например, или с кем жил до нее. Но Вера не задавала никаких вопросов, словно боялась спугнуть свое счастье.

Глава 12

— Теперь я точно знаю, почему у меня жизнь не сложилась, — произнес Толик и глянул на свою подругу с таким выражением лица, словно ожидал, что та вот-вот рассмеется его шутке.

Но Жанна была серьезна, внимательно смотрела, догадываясь, что речь сейчас пойдет о предмете, над которым потешаться не следует.

В конце концов, к любой жизни привыкнуть можно, даже к бездомной, только радости в такой привычке никакой. Почти двадцать лет назад она приехала в Питер поступать в институт текстильной промышленности, но не получилось, провалилась на вступительных экзаменах. Забрала документы, вышла на улицу и тяжело вздохнула: значит, придется вернуться домой — в маленькую комнатку в рабочем общежитии, в которой с трудом умещались обеденный стол, шифоньер и два дивана — на одном спала мать, а на другом сама Жанна с двенадцатилетней сестрой. Помнится, когда мать наконец приобрела холодильник, его едва удалось втиснуть между настенной вешалкой и входной дверью. Но холодильник поместился. Потому что был маленьким. А зачем большой, что в нем хранить?

За столом обедали-ужинали втроем, и Жанна с сестрой по очереди готовили уроки. Еще на столе гладили белье, гадали на картах с соседками. И пили вино. Когда к матери заявлялись подруги с бутылкой, Жанна и сестра уходили к знакомым в другие комнаты общежития. Если было тепло, шлялись по улицам или шли в кино. Жанна заканчивала школу, когда попала на фильм «Дикая орхидея». Билетерша покосилась на ее сестру и спросила:

— Девчонку зачем с собой притащила?

— А вам-то что? — огрызнулась Жанна.