Я стану ночным кошмаром
Шрифт:
На ключе болталась вырезанная из картона бирка с номером. Иван посмотрел на цифру и обернулся к Жанне.
— Дорогу найду, а ты загляни в гости через полчасика.
На том расстались, хотя Жанне так не хотелось этого. Она вернулась домой, в комнату в голубых завесах табачного дыма. Ленка зашла тоже, но демонстративно закашлялась. В комнатке были две соседки и трое незнакомых мужчин, один из которых сидел, положив матери на плечо руку. На руке синела наколка «Кто не был, то будет. Кто был, не забудет».
— Это мои доченьки, — пьяно улыбнулась мать, — красавицы
— Ну, так пусть проходят, — сказал незнакомец, — сейчас знакомиться будем.
Ленка стала надрываться от кашля и едва выдавила:
— Я лучше у Кондратьевых переночую.
— Иди, иди, а то всех нас гриппом заразишь, — произнес мужчина. И кивнул Жанне: — Присаживайся.
Он ощупал ее глазами и попытался придать своему голосу проникновенное звучание:
— Ишь ты, какая! У меня почти такая же есть. Все при ней.
Гость обвел взглядом окружающих и объяснил:
— В смысле дочка есть. Не моя, конечно, а сожительницы бывшей моей, с которой уже все, завязано, как говорится. Прошла любовь, завяли помидоры…
Другой мужик, обнимающий Набиуллину, добавил:
— Окончен бал, погасли свечи, недолго фраер танцевал…
Жанна присела за краешек стола. Перед ней поставили стакан, на дне которого золотился портвейн, и подвинули тарелку с нарезанной домашней колбасой.
— Не пей, Жанночка, — попросила мама.
Она и не собиралась пить. Съела кусочек колбасы и бутерброд со шпротиной и половинкой яйца.
— Ну, так не по-людски! — возмутился один из мужиков. — За знакомство полагается.
Жанна подняла стакан и сделала глоток. Портвейн оказался сладким и тягучим.
— Я тоже где-нибудь переночую, — сказала она.
— А то оставайся, — предложил тот, кто обнимал маму. — Тут два спальных места, ты нам мешать не будешь.
Но Жанна вышла в коридор, поднялась по лестнице на третий этаж и стала ждать, когда закончатся полчаса. Стояла у комнаты Козловой и слушала, как громко стучит ее встревоженное сердце. В коридоре показался Иван, держа в руке полиэтиленовый пакет.
— Прости, что задержался, — извинился он. — Ходил в магазин за шампанским, а там очередь.
Парень открыл дверь и коснулся талии Жанны:
— Ну, заходи.
Девушка уже знала, что будет. И ждала этого. Надеялась, что все произойдет так, как представлялось ей в мечтах, как в кино. Она всегда знала, что встретит его — красивого и доброго, сильного и смелого, который станет мужчиной всей ее жизни и увезет подальше от их городка — страшного, ненавистного.
Сначала пили шампанское, потом Иван посадил ее к себе на колени и начал целовать.
— Как хорошо, что я не сделал глупости — не женился, — шепнул он. — Иначе бы не встретил тебя.
Он целовал и медленно раздевал ее. Потом отнес на кровать, на которой, вероятно, спала Козлова. Откинул одеяло, отбросил в сторону спрятанную под подушкой желтую нейлоновую комбинацию… И опять у Жанны зазвенело в ушах. Захотелось вдруг вскочить, убежать куда-нибудь и спрятаться. Парень целовал ей плечи, грудь, живот, бедра… Она гладила его волосы, чувствовала, как напрягается собственное тело.
Иван
Но на занятия она все-таки побежала, успела ко второму уроку. А после четвертого понеслась к общаге, взлетела на третий этаж и — застала в комнате Козлову, которая распаковывала чемодан. Женщина обернулась и, увидев Жанну, спокойно сказала:
— Сегодня вечером приду к вам и разберусь с твоей матерью. Я ей ключ оставляла не для того, чтобы она в мою койку посторонних мужиков таскала.
Жанна помчалась на вокзал. Поезд на Москву отправлялся в три часа дня. Она ждала. Когда подали состав, бегала мимо всех вагонов, искала Ваню. Но так и не увидела его. Пришла к поезду на следующий день, и потом еще. Две недели ходила на вокзал, но Ивана так и не встретила…
И вот, не сдав экзамены, Жанна вышла из здания института, зная, что придется вернуться домой, к матери и сестре. Но тут увидела объявление на дверях института — ткацкая фабрика приглашала на работу иногородних девушек и обещала обеспечить их жильем.
Общежитие оказалось чище того, в котором она жила в родном городе. Комната была на двоих, а соседка, как выяснилось, тоже провалилась на вступительных экзаменах. Вдвоем девушки пошли учиться на аплитурщиц. И прожили после этого вместе почти шесть лет.
Потом фабрика продала общагу, всех выселили. Не стало ни жилья, ни работы. И возвращаться было некуда.
Мать Жанны уже была замужем. Вообще-то она вышла замуж двумя годами раньше за какого-то Леонида Викентьевича, но на свадьбу Жанна не поехала. От сестры она уже знала, какой подонок этот Леонид Викентьевич. По ночам он подкрадывался к дивану Ленки и лез к ней под одеяло. Ленка сопротивлялась и шепотом говорила, что будет кричать. До поры до времени угроза срабатывала, а потом мужчина набросился на нее днем, когда мать была на работе. Сестра кричала, но никто не пришел на помощь. Только сосед стукнул в стенку и велел ей заткнуться, потому что люди отдыхают после ночной смены. Не сразу, но она рассказала о случившемся матери, а та в ответ отхлестала ее по щекам — за вранье. Присутствовавший при этом Леонид Викентьевич притворно возмущался: «Как ты могла, Леночка! Ведь я к тебе как к родной отношусь… то есть относился…»
Мать швырнула в коридор куртку дочери и крикнула:
— Вон! Чтобы я не видела тебя больше!
Лена вернулась через два дня. Мать поднялась из-за стола, за которым располагалась веселая компания, приблизилась и с размаха ударила дочь по лицу. Потом еще и еще.
Сестра уехала в Москву без вещей и денег, в дизельном вагоне, и за проезд ей пришлось понятно чем рассчитываться. Почему она не отправилась к Жанне — непонятно. Стеснялась, вероятно. Очень скоро ее пристроили на подмосковную трассу. А через год нашли возле той трассы — истерзанную и задушенную.