Я стою миллионы
Шрифт:
— Все обойдется, — успокаивал меня пойманный на крючок Нэд, — могу я чем-то помочь?
— Ну, если вас не затруднит… — я смахнула несуществующую слезу, — она не открывает мне дверь. Я подумала, что, возможно, она открыла бы кому-то другому, например, вам.
Нэд почесал свою кудрявую голову. В эту минуту лифт остановился на седьмом этаже, и мы вышли. Я уверенно направилась в левое крыло здания, но, взглянув на номера квартир, поняла, что пошла не в ту сторону. Сделав вид, что я сильно озабочена и поэтому допустила ошибку,
— Что я должен сказать? — спросил Нэд, когда я нажала кнопку звонка.
— Скажите, что вам нужны спички… или соль…
Чего ты несешь, девушка? Какие спички?
Но замок уже щелкнул, и дверь начала открываться.
— Благодарю вас, Нэд, — улыбнулась я озадаченному Сильверу. — Привет, Натали. — Я слегка отстранила открывшую мне блондинку, проскользнула в комнату и захлопнула за собой дверь.
Я почувствовала густой запах горелого картона — марихуана?
— Кто вы такая? — возмущенно спросила она по-английски.
Она была одного роста со мной и смотрела прямо на меня. Ее слегка прищуренные серо-голубые глаза были светлее, чем глаза ее сестры, но, пожалуй, чуть крупнее. Короткая модная стрижка немного всклокочена.
— Можешь называть меня Татьяной, я уже представлялась сегодня, — ответила я на чистом русском языке и, продефилировав в центр комнаты, расположилась на небольшом диванчике, — по телефону, только меня почему-то проигнорировали.
Короткий шелковый халатик едва прикрывал ее ягодицы. «Неплохая фигурка, — отметила я, — вот только грудь слегка отвисла».
— Убирайся отсюда, или я вызову полицию, — она сделала резкий жест рукой в сторону двери, — это тебе не совдепия.
— У меня нет никакого желания оставаться здесь дольше, чем это будет необходимо, — сказала я менторским тоном, — так что, на сколько я задержусь, зависит только от тебя.
Наталья, остававшаяся до сих пор у двери, кинулась к телефону, трубка которого валялась в кресле напротив меня.
— Сейчас ты у меня вылетишь отсюда, не была еще в участке? — криво усмехнулась она.
— Звони, звони, — спокойно сказала я, достала из кармана сигареты и прикурила от зажигалки, которую взяла со стола, — заодно угостишь их травкой. А может быть, порошочком, а? Неизвестно, кто дольше пробудет в участке.
— Сука! — Она швырнула трубку обратно на кресло.
— Ну, ты, полегче на поворотах, — пригрозила я, — копов вызывать я ведь не буду, просто разукрашу твой фэйс так, что родная мама не узнает.
— Да пошла ты, — все еще огрызалась Сердюкова, нервно расхаживая от окна до двери.
— Сядь, не маячь, — приказала я, — всего несколько вопросов, и я исчезну.
Она взяла со столика сигарету, прикурила, сделала несколько затяжек и только после этого села, закинув ногу на ногу.
— Итак, я слушаю. — Она уставилась на меня, но
— Скажи мне, пожалуйста, Наталья, когда ты последний раз была в России, а точнее в Тарасове? — Я стряхнула пепел и добавила: — Только не ври!
Сердюкова подняла глаза к потолку, как будто там были записаны даты ее вояжей, и изящно отвела руку с сигаретой в сторону.
— Последний раз… Ну… Может быть, месяца два назад, — неуверенно выдавила она.
— А если поточнее?
— Вспомнила, аккурат на женский праздник, мы еще с Валентиной приняли по этому поводу, — удовлетворенно выдохнула она.
— Долго ты там была?
— Да нет, пару дней.
— А какова была цель твоего приезда?
— Ну, с сестрой повидаться, с родителями. — Она поерзала на кресле, придвигаясь ближе к спинке.
— Отчего же ты так быстро вернулась? Неужели не соскучилась по родным?
— У меня здесь муж. Был… — И она зарыдала, уронив голову на колени.
Я успела выкурить еще одну сигарету, дожидаясь конца этого представления.
— К чему разыгрывать комедию? — спросила, когда плечи ее перестали вздрагивать и она подняла свое заплаканное лицо. — Ты ведь не любила его.
— Неправда!
— Нет, правда! Только сейчас это уже не имеет большого значения.
Я встала и обошла комнату кругом: на стенах — небольшого размера картины, написанные маслом, серебристые шторы, волнами спадающие до самого пола, мольберт с закрепленным на подрамнике холстом, стол, на котором лежали несколько цветных пластиковых папок, подставка для карандашей, неоплаченные счета, рекламные буклеты.
Сердюкова немигающим взором наблюдала за моими передвижениями. Тогда я подошла к окну и резко обернулась к ней, она, опустив глаза и как будто спохватившись, быстро проговорила:
— Мне нужно умыться…
— Пожалуйста, будь как дома, — снисходительно посоветовала я.
Услышав шум воды в ванной, я быстро подошла к столу и стала выдвигать и задвигать ящики, бегло просматривая их содержимое. Мои пальцы ловко перебирали бумаги, письма, визитки.
Мне попадались лоскутки материи, газетные вырезки, клочки цветной бумаги, пустые тюбики из-под краски, немытые засохшие кисти, какие-то маленькие пластиковые коробочки…
Со дна нижнего ящика я достала фотографию: на фоне яркой морской лазури замерли три светлые фигуры — Сердюкова, Эрик и незнакомый мне темноволосый молодой человек, улыбающийся во весь рот. Они стояли в обнимку, словно приготовились танцевать сиртаки.
Загорелые лица троицы резко контрастировали с белыми стенами небольшой прямоугольной постройки, находившейся неподалеку. Настоящий средиземноморский пейзаж. На обратной стороне фотографии я прочла послание на французском, датированное летом прошлого года: «Дорогим Эрику и Натали от Андре. Не забывайте меня и прекрасную Францию. Антиб».