Я стройнее тебя!
Шрифт:
— Пожалуйста, замолчите. — Я швырнул свой пятифунтовый торт в экран, но не попал. — Прекратите. Просто прекратите.
Передача шла несколько часов.
— Вы способны сделать это.
Потом он стал перечислять виновных. По именам и фамилиям. Называя вес. Преподобный вперился в меня взглядом, бьющим в цель за тысячи миль, и, готов поклясться, он сказал:
— Я говорю о вас, Джереми Мейхью Дэвлин.
— Минуточку!
— Вы нуждаетесь в моей помощи.
— Да вы что!
Когда над Хрустальным собором, который показывали по телевизору, взошло солнце, у нас в Гринвиче, штат Коннектикут, было два часа ночи, и меня уже удалось убедить. Меня захлестывали эмоции, я взмок и дрожал. Когда пение хора достигло кульминационного момента, я готов
Что же, это была ловушка. Я был в ярости. Я орал в трубку:
— Нина, это все ты придумала?
Она хотела поскорее повесить трубку.
— Но Джерри. Я только… — Она не смогла придумать никакой отговорки.
— Значит, ты?
— Мне тебя не слышно, звук пропадает.
— И ты сообщила им мои имя и фамилию?
— Я не могу сейчас разговаривать, у меня встреча.
— Ты о чем, Нина, посреди ночи!
— Нет, меня ждут, мне пора.
Я спросил Нину:
— Что мне сделать, чтобы ты вернулась?
Нина, между прочим, была не первой, кто меня бросил.
— Сбрось лишний вес, — ответила она, и теперь я здесь, потому что она совершенно ясно дала понять, что говорит не всерьез и что ушла от меня навсегда. Я слышал, как она раздраженно вздохнула; она будто говорила: «Что толку тебе объяснять?» — Просто сбрось вес.
Я тряхнул трубку, — в тот момент мы были в совершенно разном расположении духа, так что она не представляла, насколько я разозлился.
— Легко тебе говорить!
Какие там стадии мы проходим перед смертью? В ту ночь, начав с ярости и отрицания, я пришел к поиску выгоды, а затем и к согласию. К тому времени, когда домой вернулась мама, я уже плакал.
— Ну как, Джерри, — сказала она, — тебе понравилось шоу?
Я был так опустошен, что не было сил что-то говорить.
— Ладно, — смирился я. — Ладно.
Я заказал брошюру.
В первый день я испытывал радость и волнение. Нас, мужчин и женщин, выстроили на мощеном кирпичом дворике перед клубом, чтобы разбить на группы, — кто же знал, что на клуб мы смотрим в последний раз? Пока мы ждали, я разглядывал женщин: в домашних шлепанцах и просторных гавайских халатах большинство из них казались подавленными, но была среди них одна изумительная, рыжая, ее голова была дерзко поднята; сережки были похожи на люстры, и в них отражались золотые нити ее парчового балахона. Она тряхнула головой. Я успел взглянуть ей в глаза. В следующее мгновение она исчезла. Сначала ушли женщины, а потом и мы. Нас повели строем вниз с горы, — прощай, клуб, прощай, жизнь. Трава под ногами сменилась каменистым песком, а мы все шли и не останавливались до самого классификационного ангара. Кругом была проклятая пустыня. Кругом не было ничего, кроме нескольких сараев и навесов. Я вспотел и устал. Я сказал:
— Да-а.
Найджел ответил:
— Никто не говорил, что будет легко.
Я рассмотрел его. Толстый, но куда ему до меня.
— Я все-таки не понимаю, что ты тут делаешь.
Он не собирался мне рассказывать. Схватил себя за жировые складки на талии, и на лице его появилось деланое отвращение.
— Для того чтобы добиться желаемого, нужно прилагать усилия.
«Фи, — думал я, когда мужчина передо мной вперевалочку заковылял в бокс, где ждали врачи-инструкторы. — Я никогда не позволю себе опуститься до такой степени». Но это самообман.
Итак, нас тогда разделили, мужчин и женщин, после чего и те, и другие гуськом зашагали в приготовленный для них ад.
Оценка нашего состояния проводится так, что по сравнению с этим отбор в «зеленые береты»[15] — вечеринка с мороженым, а медосмотр в Форт-Беннинге[16] и Пэррис-Айленде[17] — просто богослужение. Это заведение действует по принципу дорогих курортов, где богатые
Как только всех построили, заместитель Преподобного проводит групповую исповедь. Как и у остальных новобранцев, кожа у тебя вся расцарапана, а на душе тошно, ты встаешь на свое место, и все в один голос кричат:
— Да, я здесь, потому что ненавижу себя за свой жир. Ненавижу и стыжусь этого.
Потом проводится собеседование. Вы заходите в приемную и несколько часов ждете. Тебе уже кажется, что ждать больше ты не в силах, и тут тебя запирают в пустом кабинете для осмотра. Заходит доктор, молча щупает и тычет тебя, делает записи и уходит. Когда он закрывает за собой дверь, ты слышишь рыдания, доносящиеся из дальнего конца коридора: это другой вновь прибывший проходит последние этапы — Преподобный уже заканчивает собеседование. Тебе холодно, в этом хлопчатобумажном балахоне ты сам себе противен, после душа и жесткой мочалки болит кожа, ты до смерти проголодался — все длится уже несколько часов! Ты дергаешь дверь, но она заперта, так что ты не просто замерз, унижен, голоден и мучаешься от ссадин на коже, но еще и заперт. И вот тогда, и никак не раньше, чем настроение у тебя станет хуже некуда, входит Преподобный Эрл.
— Посмотри на себя. Ты омерзителен. — Преподобный Эрл остановил на мне взгляд. Что у него за глаза! Если вы хотите представить, какого они цвета, посмотрите в самую середину айсберга и не отводите взгляд. — Джереми Дэвлин. Чего ты хочешь?
Внутри у меня все всколыхнулось, и я хрипло воскликнул:
— Похудеть!
Я хотел выглядеть сногсшибательно, жить в клубе и рекламировать программы Преподобного в телепепередачах, и, может быть, я хотел еще, чтобы Нина умоляла меня к ней вернуться, и тогда я послал бы ее прочь. Но я был так подавлен, что не мог сказать об этом.
— А что ты готов отдать за это?
Он был моим вождем; я сделал бы все, что он велел.
Я произнес то, что он хотел услышать:
— Все.
Глава 5
Когда Дэйв и близнецы вышли из «Бонанзарамы», было почти десять. Вместо того чтобы перекусить за несколько минут, они пробыли там несколько часов. Обычно после таких триумфов Дэнни трещит без остановки, рассказывает о подробностях, но на этот раз, когда все уже позади, он охвачен бушующими внутри него гормонами и эндорфинами, еда, которую он только что поглотил, подействовала на него, как наркотик, и сил у него ушло столько, что говорить он пока не может. Он лежит, развалившись на заднем сиденье, голова его время от времени ударяется об стекло, он умиротворен и пребывает где-то между сном и бодрствованием.
Бетц этим вполне довольна. Они с Дэйвом так мучались в течение всего мероприятия, и теперь она чувствует, что Дэйв пока не готов обсуждать эту тему. Сейчас он, сжав зубы, ведет машину, все мышцы у него напряжены, и он не хочет думать о сцене в ресторане.
— Что это было?
— Я же пыталась тебя предупредить, — напоминает она.
Дэйв не отвечает. Он гонит машину, стараясь наверстать, но что? Упущенное время? Или исправить какую-то свою ошибку?
— Надо было остановить его. Мне казалось, что я ему помогаю.