Я тебе (не) подхожу
Шрифт:
— Нет, — рьяно замотал головой я.
— Я рада, что не хочешь. Я знаю, ты у меня добрый мальчик. Но добро иногда должно быть с кулаками, сын.
Мать опустилась на корточки и заглянула мне прямо в глаза. Ее проникновенный голос отдавался в голове звоном:
— Разве это справедливо, что человек, который вредит другим, отделается так легко? И обо мне ты подумал, сынок? Я не для того тебя спасала, чтобы ты сейчас его жалел! Себя не жалеешь, так других пожалей. Если из-за твоей жалости кто-то погибнет, как ты будешь
Помню, как мне в тот момент стало стыдно. Не окажись она тогда в бассейне, я бы утонул, потому что тренер задержался бы в коридоре. Я обязан маме жизнью. Она так меня защищала, а чем я отплатил? Дал слабину, был в шаге от того, чтобы простить обидчика.
— Мамочка, — горячо зашептал я, — ты права, это несправедливо, я не стану прощать Марата. Прости меня, пожалуйста!
— Хороший мой, — крепко обняла меня мама в ответ, — ну конечно я тебя прощаю, потому что очень-очень тебя люблю. Просто запомни: видишь несправедливость — разберись, всегда иди до конца, чтобы не пострадал кто-то еще.
И я кивнул со всей серьезностью, на которую был способен. Больше тему с Маратом мы не поднимали.
Я выныриваю из того момента и как могу, напоминаю отцу о том случае.
Отец читает то, что я так старательно печатал, и хмурится.
Потом тяжело вздыхает и качает головой.
— Назар, а мама не рассказывала о том, к чему привела вот эта ваша тяга к справедливости?
Теперь моя очередь хмуриться. Разве похоже, что я в курсе?
«Нет».
— Ольга добилась, чтобы Марата больше не взяли вообще ни в один бассейн, для этого разнесла информацию о нем по родительским чатам. Конечно, матери обсуждали это между собой, думаю, так и дошло до детей. Марата начали жестко травить в школе.
Ого, а я реально ничего об этом не знал.
— В общем, его мать была вынуждена переехать в другой район. Там в школе стало еще хуже, Марат совсем отбился от рук, родителей стали часто вызывать на ковер. Его отчим скоро не выдержал, развелся с мамой Марата. Они и поженились-то незадолго до всех этих событий. В итоге Марат и его брат остались без отца, а их мать — без мужа. Потом их семья и вовсе уехала в какой-то городок. И гнобить начали уже твою маму. Ее исключили из родительского комитета, обсуждали за спиной. Именно тогда, пока не начали травить и тебя, мы перевели тебя в частную школу.
«Значит, надо было его простить?» — печатаю я.
— Боюсь, верного ответа нет, Назар. Мама защищала тебя. Ты взрослый, теперь можешь понять, что она чувствовала, как боялась потерять тебя. Каждый решает для себя сам. Главное, помнить, что за любой выбор придется платить.
Я возвращаюсь в настоящее, а в голове продолжает рефреном крутиться эта фраза: за любой выбор придется платить.
Вот я и плачум за свой выбор. Каждый божий день плачум.
И ничего не могу исправить. Черт возьми, я пока что
Я в ловушке. И это худшая пытка из всех возможных.
Мой персональный ад.
И каждый день меня истязает самый суровый палач из всех возможных — я сам.
Единственное, что греет душу, в чем я теперь уверен на сто процентов, это то, что ребенок Алисы — мой. Она просто соврала.
И я все для них сделаю.
Пусть пока и не своими руками, а руками отца.
Я перевожу взгляд на часы. Кстати, что-то долго его нет.
Скорее бы вернулся. У меня аж нервная почесуха началась от нетерпения.
Это, кстати, отдельный вид издевательства, наверняка им пользуются черти в аду. Когда жутко чешется какая-то часть тела, а ты ничего не можешь с этим поделать, не можешь дотянуться и лишь бесконечно злишься.
В тот момент, когда я пытаюсь правой рукой почесать гипс, дверь открывается, и заходит отец.
Я поднимаю брови в немом ожидании, кричу про себя: «Ну же, говори скорее, как все прошло? Сходил в женскую консультацию? Поговорил с Алисой и Мариной?»
Отец подходит к кровати, присаживается на край.
Вижу, что слова даются ему с трудом.
— Назар, боюсь, это не твой ребенок.
«И ты ей поверил?!» — киплю я про себя после рассказа отца о том, как он столкнулся с Мариной у их подъезда.
Удивительно, что экран мобильного не начал плавиться под моими пальцами, пока я набирал это сообщение.
Жаль, бездушные буквы не в состоянии передать мое состояние и степень возмущения. Как отец мог так тупо повестись и отпустить Марину? Уму непостижимо!
«Не подумал, что она могла наврать?!»
Отец тяжело вздыхает.
— Поначалу так и решил, Назар.
«Ну и?»
— Ты бы ее видел, сын. Я в жизни не думал, что женщина моего возраста может так краснеть.
Отец встает с кровати и пожимает плечами:
— Наверняка ей просто было стыдно и жутко неудобно.
«С чего это?»
— С того, что накинулась на меня абсолютно без причины в нашу первую встречу. К тому же она сама предложила сделать тест. Я ведь мог согласиться, зачем бы ей так поступать, если не уверена в результате? Не знаю, сын, не знаю. Ты не мог ошибиться?
Я лишь упрямо поджимаю губы.
Не верю, и все тут.
К тому же отец знаком с Алисой и Мариной только по моим сообщениям-заметкам, поэтому мог не обратить внимания на важные для меня мелочи. Или воспринять их по-своему.
Нутром чувствую — что-то упускаю, какую-то деталь, которую подсознание уже считало, а сознание еще нет. Что-то капитально не сходится. И я докопаюсь, что именно.
Прошу отца еще раз в самых мельчайших подробностях рассказать о встрече. Обо всем, что он успел запомнить, даже о том, что показалось ему незначительным. Поза, взгляд, мимика и так далее.