Я тебя не отпущу
Шрифт:
Не дав ей договорить, резко сокращаю между нами расстояние и прижимаю к пухлым губам указательный палец.
— Свечи и икебану оставим на другой раз. — Я убираю ладонь Дианы с дверной ручки. — А сейчас у нас будет петтинг.
— Петтинг? — Серые глаза становятся круглыми.
— Самый целомудренный, какой только возможен, — спешу успокоить.
— Не понимаю...
— Я разденусь. Догола. А ты будешь ко мне прикасаться. — Сам не верю, что произношу это вслух. — Как хочешь. К чему хочешь.
Намекая, на что именно придется смотреть, расстегиваю ширинку и сквозь белье поглаживаю каменный член.
— Ты извращенец, — звучит скорее с интересом, чем с осуждением.
— А еще мазохист.
Отбросив в сторону рубашку, я освобождаю член полностью — тяну трусы и брюки вниз. Закончив с ними, быстро избавляюсь от носков.
— Как у тебя это получается?.. Рядом с тобой я постоянно чувствую себя блаженной.
Диана протягивает руку и почти касается меня. Лишь в самый последний момент отдергивает ее.
— Блаженные абсолютно свободны. — Я сам беру ее ладонь и кладу на свою грудь. — Они не в курсе херни про «нельзя» и «можно».
— Считаешь, это хорошо?
Пальцы на груди оживают. Скользят вправо, задевая сосок, и плавно стекают вниз.
— «Хорошо» не то слово. — Вздрагиваю всем телом, когда острые ноготки чертят линии вдоль пресса. — С тобой это всегда охуенно.
Ощутив первое касание ниже, я задерживаю дыхание и усиленно вспоминаю, что такое логарифмы, корни и прочая ерунда.
Глава 40
Глава 40
Диана
Чувствую себя ненормальной. Рядом обнаженный мужчина, самый красивый из всех, кого я встречала. С роскошным мускулистым телом и горящим взглядом. Позади кровать — достаточно широкая, чтобы можно было изучить на ней всю Камасутру. Полный комплект триггеров, от которых я просто обязана забиться в угол и превратиться в изваяние. Но вопреки всему, нет никакой тревоги.
Ничего не напоминает о том, что случилось на складе. Против воли жду, когда же меня накроет, когда вновь опустятся руки и возбуждение сменится паникой, однако этого не происходит.
Искалеченная система безопасности даже не думает включать сигнализацию. Нет ни удушья, ни слабости. Вместо того чтобы закрыться, безумно хочется принять странные правила игры и попробовать.
— Будь со мной нежной. — Губы Хаванского изгибаются в самую грешную улыбку на свете.
— Ты уже пробовал такое с кем-то? — Я целую этого мерзавца в плечо, а руками продолжаю изучать толстый, увитый венами член и тяжелую мошонку.
— В этом я девственник. Считай, что ты меня сейчас дефлорируешь, — хрипит Клим, тяжело дыша.
—
Не знаю, что на меня находит. Смелость пьянит, как крепкий алкоголь.
— Не то слово! Кажется, яйца уже готовы взорваться.
— Всего за минуту?
— Минуту и два года.
Клим закидывает руки за голову и расставляет ноги на ширину плеч.
— Это было твое предложение. Я не просила.
Спускаюсь губами ниже и веду языком по шоколадному пятачку левого соска. Повторяю то же самое с правым.
В ответ обрушивается целый водопад ругательств. Одни я слышу впервые. Другие — сочетание несочетаемого — откровенная пошлость и похвала. Третьи... просто маты.
Никогда не любила такие словечки. Побочный эффект воспитания в профессорской семье — жесткое разделение на черное и белое, на табу и лексикон приличной девочки. Даже бывший муж, будто чувствовал, никогда не произносил ничего подобного в нашей кровати.
Но сейчас от всех этих витиеватых эпитетов и диких сравнений становится легко и жарко. Клим словно благословляет на любые пытки, любые издевательства над своим телом.
— Мне нравится эта терапия. — Вдыхаю его аромат.
Немного терпкий, мускусный, но чистый, без примеси мужского парфюма или женских духов.
— А уж как мне... — Кадык на горле Клима дергается. — Загнуться можно.
— Можем придумать стоп-слово. Когда станет совсем плохо, я отступлю. — Обвожу языком идеальные кубики пресса и целую чуть ниже пупка.
Раньше и не задумывалась, нравятся ли мне выбритые мужчины, а сейчас веду губами по гладкому бархату кожи и чувствую, как во рту собирается целое озеро слюны.
— Кончила, — скрипя зубами, отвечает Клим.
— Что? — не понимаю, о чем он.
— Стоп-слово. Кончила. — Он задирает голову вверх и тяжело сглатывает. — Когда скажешь его, тогда и будет финал.
— Боюсь... не сегодня.
Кажется, кто-то так и напрашивается на медаль «За героизм на любовном фронте». Наверняка, такой не существует, но Клим Хаванский достоин того, чтобы ее учредить.
— Я уже закатал губу. Можешь мучить без жалости.
Он слегка пошатывается, стоит мне провести ладонью вдоль члена.
— Какая щедрость...
— Свое я наверстаю. — Клим кладет руку поверх моей и сжимает крепче. — С тобой.
— Угрожаешь? — Опускаюсь на колени.
Я не собираюсь делать минет, да никто и не ждет. И все же не хочу лишать себя удовольствия полюбоваться.
— Я тебе обещаю. — Наши пальцы переплетаются на стволе. — Клянусь.
Левой рукой Клим хватается за перекладину над кроватью, и мы вместе начинаем движения. В первые минуты медленно. А затем так быстро и жестко, что спустя несколько мгновений с удивлением слышу свой стон.