Я тебя никогда не забуду
Шрифт:
И я проговорила – негромко, но твердо:
– Боюсь, я не смогу.
«Надо сделать все возможное, проявить чудеса изворотливости и дипломатии, чтобы отвергнуть его ухаживания – но так, чтобы он при этом не обиделся. А то ведь совершенно не хочется с ним насовсем ссориться, ведь тогда придется увольняться. Хорошенькое начало карьеры!»
– Отчего же ты не можешь? – тон стал ледяным.
– Понимаете, Николай Егорович, я живу за городом, довольно далеко, аж в З***. Мне поздно возвращаться домой, на электричке…
– Ты же можешь переночевать и в Москве. У какой-нибудь подруги, например.
– Боюсь, что мне не у кого. – Совсем не то ляпнула. Потому что мой соблазнитель воскликнул:
– Что за беда! У меня, скажу по секрету,
«Ставки растут, – отстраненно, словно все происходит не со мной, подумала я. – Да как быстро! Начиналось с театра, потом – импортные босоножки и бюстгальтеры, теперь дело дошло до съема квартиры, словно содержанке какой. Значит, вот как он себе все представил? Я буду жить в его квартире, неподалеку от универмага, а руководитель образцового предприятия советской торговли – ко мне наведываться, когда ему захочется порезвиться? Так, да? Содержанка, проститутка?.. Зато моя карьера обеспечена, да и жилищный вопрос, считай, решен… Логично и выгодно… Но как же мой Ванечка?»
– Вы меня извините, Николай Егорович, – твердо молвила я, – но я не могу. У меня есть парень. Мы с ним давно встречаемся, – соврала я, – и любим друг друга, – а вот это правда, если судить по тому, что Ваня говорит и как на меня смотрит.
– Что за беда! – воскликнул Солнцев весело. – Я совсем не ревнив.
– Но… – Я опешила и опять солгала: – Мы с ним собираемся пожениться.
И тут мой престарелый ухажер засмеялся – долгим деревянным смехом (однако глаза оставались скучными и злыми). Отхохотав, он снова выпил, мне не предложив, и сказал – отеческим даже тоном:
– Ты еще очень молода, Наташенька, и совсем жизни не знаешь. Замужество абсолютно ничему не мешает! Я ведь, скажу тебе по секрету – хотя какой уж там секрет! – тоже несвободен. Да ведь это, если быть совсем уж откровенным, очень удобно. Никто не хочет нарушать привычную инфраструктуру, ломать налаженный быт. Мухи – отдельно, котлеты – отдельно… Да замужество тебе, прямо скажем, просто выгодно!.. – воскликнул он. – К примеру: с жильем сейчас в стране напряженка. В Москве жилищно-строительный комплекс делает, конечно, большие успехи, чем в целом по России. Но тоже: люди десятилетиями в очереди на улучшение условий стоят. Однако – я уже говорил – связи мои велики и обширны. И работникам советской торговли, передовикам производства, общественно активным труженикам иногда все-таки выделяют квартиры. А нет – можно походатайствовать, чтобы тебя, в порядке исключения, приняли в ЖСК. И вот смотри: если ты одинока – можешь лишь на однокомнатную претендовать, а «однушек» у нас строится мало, поседеешь, пока своей очереди дождешься. Выйдешь замуж – это уже «двушка». Ну а ребеночка родишь – сможешь и на «трешку» рассчитывать… – Он смотрел на меня глазами вроде бы учителя жизни, настоящего гуру, но я все равно различала в них и злость, и тщательно скрываемое вожделение. Потом он вздохнул и добавил: – А я к мужу тебя ревновать не буду.
«Замечательно! – воскликнула я про себя. – Значит, ты за меня спланировал, что я выйду замуж за Ванечку – и буду ему изменять. Да с кем!.. С тобой – лысый, мерзкий старикашка!..»
– Вы меня извините, дорогой Николай Егорович, – сказала я очень твердо, – но – нет.
Я сделала попытку встать с дивана.
– Сидеть! – вдруг прикрикнул на меня он.
От неожиданности я замерла.
– Ну-ка, давай, вино свое допей, – снова скомандовал директор. На этот раз именно скомандовал.
– Я не хочу, – упрямо проговорила я.
– Знаешь, Наташа, – мой соблазнитель сменил тон, – некоторые отдельно взятые индивиды, да и порой целые народы, иногда не понимают своего счастья. Возьмем, к примеру, коммунизм… Приходилось ведь кое-кого чуть ли не насильно загонять на дорогу в наше светлое будущее…
– И все-таки – нет.
Я встала.
И тогда лицо его исказила гримаса злобы.
Он вскочил с кресла и бросился ко мне. Одной рукой схватил меня за плечо, другой – за попу и попытался впиться мне в лицо своими отвратительными губами. Я стала защищаться, отдирать его руки, уклоняться от мерзкого рта. Но он не отступал, и тогда я, совершенно машинально, ударила его коленом в причинное место. Он охнул и сделал шаг назад. Согнулся, и лицо его исказила гримаса боли. Потом он поднял глаза. В них полыхала ярость. Он сжал кулак и замахнулся. Я инстинктивно отшатнулась. Однако удара не последовало. В нескольких сантиметрах от моей скулы он остановился. Зачем-то отряхнул руки и, глядя с ненавистью мне прямо в глаза, прошипел:
– Ну, смотри, Рыжова… У тебя еще есть время передумать…
В тот момент он напомнил мне скорпиона, который почему-то не решается пустить в ход свое жало. Я пошла к двери, а он проскрипел:
– У тебя еще остался шанс одуматься… Можешь зайти ко мне в любое время… Я приму… Пока приму… Но, смотри, не затягивай…
После этой гнусной истории я заболела. Не дипломатически, а по-настоящему, всерьез. В тот же день, в понедельник, едва доковыляла от станции до дома. Меня била лихорадка, в голове – жар, все мышцы ломит. Мама с бабушкой заахали, уложили в постель, чаем с малиной напоили, накрыли двумя одеялами. Померили температуру – тридцать девять и восемь. Неохота вспоминать, какие кошмары мне чудились. Единственное, о чем я жалела, что не успела позвонить, как собиралась (и обещала), своему Ванечке.
Наутро пришла участковая врачиха, посмотрела горло, послушала, сказала, ничего страшного, обычное ОРЗ. Выписала больничный. Мама со своей работы позвонила ко мне в универмаг, сообщила, что я заболела. Моя начальница была весьма любезна. «Даже какая-то приторная», – доложила мне мамулечка. И ее слова остро кольнули мое сердце. «Все уже считают, что я стала директорской подстилкой. И секретарша растрезвонила, и Полина тоже не дура, догадалась, зачем меня этот монстр под вечер вызывал…»
Когда меня через неделю выписали, на работу в универмаг я ехала, словно на казнь, на заклание. С ужасом, пылающими щеками переступила порог раздевалки. Мне казалось, что за моей спиной, а может, и мне в лицо станут хихикать, показывать пальцами. Не объяснишь же каждому, что я отказала этому ледяному чудовищу!..
Однако – ничего подобного. Встретили меня доброжелательно. Там, в универмаге, наверно, был хороший коллектив. А Ванечке я так и не позвонила. Почему-то показалось: он обо всем догадается. И никому, ни маме, ни подружкам не рассказала о том, что случилось в тот вечер в кабинете директора.
Но все равно, и во вторник идти на работу мне было тошно. И в среду – тоже. И тогда я совершила решительный поступок: написала заявление по собственному желанию. Отдала его Полине. Наврала с три короба: выхожу замуж, уезжаю в Ленинград – и откуда только фантазия и наглость взялись?
Полина Ивановна поахала, начала выспрашивать, кто он, да как мы познакомились. Я чего-то врала, путалась… А потом она взяла мое заявление и пообещала завтра же пойти с ним к директору. И мне сразу стало легче. Я даже стала мечтать, как и вправду Ванечка сделает мне предложение, я уйду из универмага, устроюсь куда-нибудь в тихий НИИ, мы поженимся, я рожу ему ребеночка… Смешной этот Ванечка, он в первый же наш вечер сказал, что хочет от меня ребенка… Вряд ли это правда – наверное, просто у мужиков новый метод соблазнения такой появился… Но все равно: он в меня влюблен… Надолго ли? Парни ж, известное дело, как порох: вспыхивают, а получат свое – и в кусты. Я ему уже неделю не звонила, хотя обещала еще в прошлый понедельник, он и забыл меня, наверное… Хотя я только сейчас нашла в себе силы набрать его номер и услышать его голос, и говорить с ним.