Я тебя никогда не забуду
Шрифт:
Откровенно говоря, в дни, последовавшие после нападения на директора, я стала особенно дергаться. Ведь, в отличие от Ритки, Порядиной и майора, Николай Егорович видел мое лицо. И узнал меня. И вспомнил мое имя. А даже если вдруг запамятовал – в отделе кадров универмага наверняка осталась моя фотография. Поэтому очень может быть, что меня, Наталью Рыжову, двадцати четырех лет, сейчас разыскивает вся милиция Москвы и Московской области.
Правда, Кирилл уверял, что мой Егорыч в милицию не обратится. Слишком многое ему тогда придется там объяснять. Вслух я соглашалась со своим другом – однако внутренне все равно напрягалась.
Кроме того,
…Итак, мы с Киром возвращались от барыги. От Цветного до Суворовского – по бульварам езды пять минут. Мой подельник пребывал в возбужденно-радостном состоянии – как всегда, когда в руки ему попадала крупная сумма наличных. А я уплыла в мир собственных мыслей, в котором страх за будущее смешивался с надеждой.
Выходит, в глубокой задумчивости я процитировала пушкинский стих вслух. Точь-в-точь как мой Ванечка, который по каждому поводу готов цитировать поэтов… Ах, Ваня-Ваня!.. Как же мне тебя не хватает! И как бы я хотела быть с тобой! Но теперь это невозможно.
Кира я ответом не удостоила, и он, хохотнув, стал развивать мою мысль насчет «перемены мест» – все-таки мы с этим выжигой и плутом в ходе наших совместных операций научились понимать друг друга с полуслова:
– Ничего, завтра сделаем ноги… Как я рад, как рад, что мы едем в Ленинград! Может, прям сегодня сорвемся? В ночь?
– Нет. У нас деревянные деньги – забыл? Надо их здесь на доллары обменять. Куда мы их в Питере денем?
– Вечерком смотаюсь к своему другану, махну на «зелененькие». И сразу на вокзал, а?
– Нет, поедем завтра, дневным. «Юностью» или «Авророй».
– Ну, как скажешь.
– Знаешь, – предложила я под влиянием спонтанно пришедшей мне в голову идеи, – давай мою долю от последнего дела – пять тысяч получается, да? – ты оставишь в рублях.
– Почему? – воззрился на меня подельник.
– Не знаю, – почти откровенно ответила я, потому что и в самом деле не знала, зачем мне деревянные, когда мы собрались уходить на Запад. – Авось пригодятся.
– Ну, как скажешь.
Со скоростью восьмидесяти километров в час мы пронеслись по заснеженному Твербулю.
Твербулем называл это место Ванечка. Он рассказал мне, что раньше, до 1950 года, бронзовый Пушкин стоял в начале Тверского – ровно напротив того места, где находится сейчас. А еще он цитировал мне Маяковского: «На Тверском бульваре очень к вам привыкли. Ну-ка, дайте – подсажу на пьедестал». И Булгакова: «Стрелял в него этот белогвардеец, раздробил ногу и обеспечил бессмертие». А потом здесь же, в любимом Ванечкином месте Москвы, мы с ним в последний раз повстречались…
Что-то я слишком много в последнее время стала думать о Ванечке. Очень хотелось повидать его перед нашим бегством. Но я понимала: этого делать нельзя. Ваня – мое слабое место, мой единственный якорь.
Кириллов «Москвич» свернул с бульвара налево, на Герцена. Мой друг остановил машину метрах в пятидесяти от нашей подворотни. Из соображений конспирации мы обычно не загоняли ее во двор. И хоть были опасения, что тачку на улице или разденут-разуют, или вовсе угонят, мы предпочитали держать ее подальше
Когда мы вышли из машины, я спросила (хотя, по идее, такие вопросы должен задавать мужчина):
– А у нас дома есть какая-нибудь едушка? – Но – так уж вышло – Кирилл отвечал в нашей паре за все бытовые вопросы, включая домашнее хозяйство. Вот и теперь он охотно откликнулся:
– По-моему, в холодильнике полный голяк.
– Пошли тогда в магазин.
Короткий декабрьский пасмурный денек еще и не раскочегарился толком, а уже стал угасать. Самые короткие дни в году, самые длинные ночи…
Мы с Киром закупились в близлежащем гастрономе на противоположной стороне Герцена. Беспроигрышный скорострельный вариант: банка килек в томате, белый батон, полкило докторской, бутылка «андроповки», две бутыли кефира, два творожных сырка. Я планировала похозяйствовать: сварить на обед картошки, с кильками – милое дело. Вечером можно перебиться сырками с кефиром. А уж завтра, в дневном поезде на Ленинград, расслабиться – распить бутылочку, закусывая бутерами с колбасой, а потом выспаться. Вот таким было мое меню и мои планы на ближайшие сутки. Но – человек предполагает, а бог располагает.
Как же нам повезло, думаю я сейчас, что мы зашли в магазин! И что пришлось в очередях постоять – особенно в винном отделе. Иначе оказались бы в квартире на полчаса раньше. И не повстречали бы на улице того человека.
Он шел по противоположной стороне улицы от Никитских ворот. Без шапки, с портфельчиком из кожзаменителя. Не знаю, почему он издалека привлек мое внимание. Может, потому что прохожих на Герцена было мало, а этот дядька из любой толпы выделился бы своей мужской статью и лицом – красивой, породистой лепки. Он и вид имел одновременно уверенный в себе, целеустремленный и задумчивый – редкое сочетание, особенно на столичной улице, где носятся сейчас, перед Новым годом, в поисках провизии в основном гости столицы. Оттого и выглядит пипл боязливо и приниженно: как будто только что чего-то стащил или собирается стащить.
А этот выступал как хозяин. Такому сидеть бы где-нибудь в министерстве или даже в ЦК. Потому на улице Герцена, где, несмотря на близость к Кремлю, никаких присутственных мест, кроме ТАСС, не было, выглядел товарищ чужеродно. И вдруг мне подумалось, непонятно отчего: этого мужика следует опасаться.
Я не стала ничего объяснять Кириллу, лишь бросила ему:
– Постой.
– Что?
– Ну-ка, обними меня. И поцелуй.
Кирилл не заставил себя упрашивать. Он бережно поставил на тротуар – на снег и лед поверх асфальта – авоську с пропитанием и начал меня целовать. Его спина надежно прикрывала меня от мужика. Из-за плеча подельника я могла за ним наблюдать. И вдруг увидела, как дядя – заметил наш «Москвич». И на его лице вспыхнул азарт гончей, заслышавшей добычу (а может, я это придумала?). Но факт остается фактом: мужчина замедлил шаги. Всмотрелся в номера нашей машины. Потом вгляделся: что в салоне? Затем обошел «Москвич» кругом. Снял перчатку и положил ладонь на капот. Сначала я не поняла смысла этого жеста, но через секунду догадалась: он проверял, успел ли остыть мотор, давно ли мы приехали.