Я тебя никогда не забуду
Шрифт:
Но… Первый азарт прошел. Николай Егорыч наконец корчится от боли, распростертый предо мной, а я не испытываю никакого удовольствия. Никакого глубокого удовлетворения. Ни толики торжества. Только тошноту, усталость и, пожалуй, даже сострадание.
А Кирилл, кажется, вошел в раж. Он все спрашивал пленника:
– Где тайник? Где? Говори!.. Ты готов?! Кивни, если готов!
Директор быстро-быстро закивал утвердительно головою, что-то мыча.
Мой подельник выдернул из его рта кляп.
Николай Егорыч глубоко и
– Я все храню на даче. Поезжайте туда. Я скажу, где что лежит.
Кир взъярился. Снова приставил ему ко лбу пистолет.
– Ты готов проститься с жизнью из-за своих поганых денег?!
– Клянусь вам: все – там!
Он отвечал Кириллу, а глазом косился на меня. Директор на лету проинтуичил расклад. И понимал: это я пришла по его душу. Это я здесь главная. И как я скажу, так и будет.
– Считай до трех, Кирилл, – мне хватило хладнокровия, – если не скажет – стреляй. – Мой голос не дрогнул: – Только отойди, чтоб он тебя кровищей не запачкал. Мозгами своими. Стреляй, чего ждешь!
И тут мой враг номер один дрогнул. И – сдался.
– Возьмите в секретере, – прохрипел он. – В моей спальне. Верхний ящик, он с секретом. Там золото. А денег у меня, клянусь, нет. Ни на даче, ни здесь, нигде. Все – в деле. Лишь на мелкие расходы, рублей двести.
Мы с Киром переглянулись. Признаюсь: у меня не было больше сил грозить Солнцеву, мучить его. Я готова была удовольствоваться малым. Но мне нужно было получить еще кое-что…
– Кирилл, посмотри, есть ли что там, где он сказал, – попросила я.
Мой спутник отдал мне пистолет и вышел. Я снова обратилась к директору (его штанина, кресло под ним и ковер быстро пропитывались кровью):
– Слушай сюда, подонок, – сказала я, – если ты не соврал и напарник обнаружит золотишко, мы уйдем. А дальше есть два варианта. Первый: мы тебя оставим здесь привязанным к креслу. И ты истечешь кровью. И в конце концов помрешь. Уж кому-кому, а мне тебя нисколько не жалко. Ты заслужил.
Николай Егорыч дернулся в своих путах. Он сильно побледнел. Не знаю, что сказывалось: потеря крови или страх. А я продолжила:
– Вариант номер два: мы уйдем, но предварительно тебя развяжем. Сможешь позвонить в «Скорую помощь». И даже в милицию. Но чтобы тебя развязать, я должна получить записи твоей «черной бухгалтерии».
– Не понимаю, о чем ты, – он отвел взгляд.
– Прекрасно понимаешь.
– Я – лицо, не материально ответственное.
– Сам хоть слышишь, какой бред несешь?
Тут из спальни появился Кирилл. Вид у него был торжествующий. В обеих руках он нес по пригоршне золотых изделий: с бриллиантами, изумрудами, топазами.
– Красиво живешь, торгаш! – весело молвил мой любовник. И спросил меня: – Он отдал тебе то, что ты хотела?
– Нет. Поэтому развязывать его мы не будем.
– И вторую ногу я ему
Кир снова очень ловко засунул кляп в рот пленнику.
Тот замычал, а Кирилл поднес пистолет к левому колену моего обидчика.
– Не туда, – приказала я. – Выше, чтоб меньше по девочкам ходил. Если выживет.
Мой спутник передвинул оружие, нацелил дуло в пах Егорычу. С моей стороны то был блеф чистой воды. Никогда бы не приказала своему напарнику стрелять. Но Кирилл… В нем я не была уверена. Уже не была. Кажется, ему понравилось распоряжаться жизнями людей.
Директор снова дернулся в своих путах и застонал. Он на глазах терял остатки мужества. Сколько раз я видела подобное. Особенно когда была на «химии»: люди, в обычной жизни гордые, смелые, сильные, в экстремальных условиях быстро сдаются и превращаются в хлюпиков. И наоборот: замухрышки и аутсайдеры в тяжелой ситуации вдруг становятся повелителями, мощными духом. Егорыч относился, оказывается, к первой категории: против овец – молодец, а против молодца – и сам овца. Не скрою: мне было приятно видеть его унижение. И вот он мелко-мелко закивал, со всем соглашаясь. Повинуясь моему взгляду, Кир вытащил из его рта кляп.
– У меня нет ничего, – просипел Николай Егорович. – Никаких записей. Отпустите, прошу вас…
– Он что, смеется над нами? – досадливо воскликнула я. – Стреляй, Кир. Возьми подушку и стреляй. Никто не услышит.
Кирилл хотел снова заткнуть рот Солнцеву, но тот наконец капитулировал. Проговорил:
– Там же, в потайном ящике секретера. Там второе дно – можно сдвинуть, под ним тетрадь. В ней записи последнего квартала. Больше в квартире ничего нет. Клянусь.
– Проверь, Кир.
Тот вышел. Потом крикнул из соседней комнаты:
– Есть!
Вернулся, протянул мне тетрадку. Я бегло пролистала ее. Это и в самом деле была «черная» бухгалтерия. Подробные записи мелкими, булавочными буквами. В глазах у меня зарябило от нолей. Бросилась в глаза запись: «10.000 – Промысл.». Бегло подумалось: «Уж не всесильный ли Промыслов, председатель столичного горсовета, имеется в виду?»
– Пошли, Кирилл, – скомандовала я.
– Развязывать его будем?
– Развяжи. Только сначала телефон обрежь. Пусть от соседей в «Скорую» звонит.
– «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест…» – продекламировала я.
– Ты чего? – удивленно воззрился на меня сидящий рядом Кирилл.
Прошло два дня. Мы ехали в его «Москвиче» от барыги с Цветного бульвара.
Солнцев оказался столь богатым, что даже по очень скромным ценам скупщика краденого его камни и золотишко потянули на двенадцать тысяч рублей. У нашего покупателя и денег-то столько сразу не нашлось. Пришлось нам ждать целых два дня, и только сегодня мы обменяли драгоценности на наличные. При этом барыга – вот жулик! – сказал, что достал всего десять дубов. Пришлось недодать ему золотую брошь с бриллиантами и изумрудами. (Кир благородно подарил ее мне.)