Я твоя истина
Шрифт:
Он вступил в рукопашную схватку с брюнетом и сам огреб от него по полной программе. Но это лишь подстегивало Клио. Не обращая внимания на кровь, сочащуюся из правой брови, Кавьяр незаметным движением руки извлек из-за пояса брюк нож. Взмах, и брызги теплой жидкости окрасили лицо грека красным.
Он рассмеялся. Жутко и пронзительно, переходя на хрипловатое рычание. У Тео холодок пробежался по спине от услышанного. Он вовремя оглянулся на брата, потому что Клио, увлекшись резней, не заметил, что в его затылок целятся. Мгновение и британец сбил врага с ног и, оседлав его, принялся наносить удар
Тогда Тео спокойно встал и вздрогнул от глухого хлопка: грек выстрелил в поверженного бандита.
Последний и до этого незамеченный урод выскочил внезапно. Клио невольно рявкнул от неожиданной боли. Что-то скользнуло по его левому боку, разрезав джемпер. Но прежде, чем этот отморозок успел нанести греку второй удар, Клио оттолкнул его и, размахнувшись, припечатал тому в лицо кулаком. Бандит упал на пол, а грек, навалившись сверху, принялся так его метелить, что и не заметил, когда тот перестал шевелиться. Вся злость, вся обида и боль были вложены в мощные удары грека. Он не чувствовал физической боли. Левая кисть, сустав которой щелкнул, начинала ныть. Но Кавьяру было абсолютно плевать на такую мелочь.
Не слышал он и того, как его окликает брат. И лишь, когда Тео оттащил Клио от бездыханного тела, грек закричал что есть силы, и безвольно повис на руках брата. Вздрагивая, Кавьяр-старший вцепился в локоть британца и плюхнулся на пол, не скрывая своих эмоций. Клио громко бормотал ругательства и рыдал. Без слез. Просто в крик вкладывал все, что накопилось: весь тот кошмар, который пережила Лена и то, что принес ей он.
Грек не мог спустить с рук Мухамеду все его жуткие поступки. Этого было мало. Все тела, лежащие в этой комнате, и вся кровь этих уродов была лишь мизерной компенсацией за ужасы, навалившиеся на Водянову. И от осознания того, в какое дерьмо она попала, Клио кричал еще громче, вгоняя брата в неконтролируемый страх. Британец боялся, что тот станет настоящим чудовищем. Ведь смерть родной сестры Клио Елены принесла немало горя их семье. Что, если и Лена не выберется? Тогда грек просто сорвется. Навсегда…
— Вставай, — тихо отозвался Тео, пытаясь привести в чувства притихшего брата.
Тот медленно отодвинулся и поднял с пола нож. Встал и приблизился к телу до смерти забитого мужчины.
— Надеюсь, тебе было больно, ублюдок. Если нет… — Дважды вонзил лезвие в его сердце. — Тогда это добавка, — развернулся. — Уходим.
Встревоженным взглядом британец проводил Клио до самой двери, понимая, что ненависть того настолько глубока и необратима, что лучше бы Мухамед погиб до того, как его отыщет брат.
Посмотрев на поверженных врагов, Тео сглотнул. Даже он не был так сильно зол на этих ублюдков за убийство матери, насколько кипел от внутреннего гнева Клио. Все очевиднее становилось то, что грек дорожит Леной. Это немало удивляло Кавьяра-младшего. Почему Клио «прикипел» к ней? Чем так влечет брата эта девушка? Даже внешние данные ее были абсолютно заурядными: все та же худоба (разве что, немного «округлилась» в области бедер), те же резковатые черты лица, и совершенно непробиваемое упрямство.
Кто просил Водянову совать свой нос в дела Миротворцев? Теперь все переплелось и запуталось. Ничто уже не способно
И Тео знал — брат уничтожит их всех. Рано или поздно, но и Мухамед познает всю жестокость внутреннего мира Клио. «Черный Крест» позволит это сделать. «Большие боссы» знают, как пострадала семья Кавьяр в прошлом (им очень пригодится гнев Клио) и наверняка надеются «загрести жар чужими руками». А греку только это и нужно…
— Идем, — раздался голос Кавьяра-старшего, и британец, вырвавшись из задумчивости, направился к двери…
А Стамбул источал тончайший аромат цветов и чего-то пряного. Казалось, этим запахом пропитано все вокруг. Несмотря на ночную свежесть, жара все равно не сдавала своих позиций. Но это уже никого не волновало: братья Кавьяр и турок покинули место резни, чтобы вернуться в отель и увезти Лену из Стамбула в более тихое место.
Перелет из столицы Турции в сторону Восточного побережья Средиземного моря для меня остался незамеченным. Марио, прилипший ко мне, понял, что спать я не собираюсь, как, впрочем, и реагировать на его вопросы, и сделал инъекцию. Именно поэтому, проснувшись, встретила яркое утро в незнакомом месте.
Это была комната. Светлая, уютная. Из настежь распахнутого окна в спальню просачивался тонкий сладковатый аромат роз. Легкий ветер шумел в кронах деревьев, и мне до жути захотелось лежать в этой постели вечно и слушать этот тихий звук. Я вновь закрыла глаза, чтобы спящий в кресте Клио, не заметил моего пробуждения.
Еще в самолете Тео, сидя справа от меня, рассказал о городе, в который перевозили мою тушу, потрепанную тушу. Как вещь. Я и есть вещь. Навсегда ею останусь…
Антакья — живописная местность с численностью населения в сто сорок пять тысяч человек, делящаяся на современный туристический курорт и старый город под названием Хатай. Единственное место в Турции, где мирно сосуществуют три мировые религии. В Хатае, по словам британца, можно отыскать католическую церковь, православную, а также синагогу.
— …а ты, если захочешь, сходишь в старую часть Антакьи, — распинался Тео. — И посетишь церковь Святого Петра. Там потрясающе красиво… храм расположен прямо в пещере и…
— Замолчи, — тихо ответила я, бесцельно пялясь в темную окружность иллюминатора. — Мне не нужно в церковь.
Все притихли. Все, кто сидели рядом: Клио вздохнул, Марио недовольно нахмурился, а британец попытался меня приобнять. Обожгла его ледяным взглядом.
— Просто подумал… ты ведь… — странно запинаясь, принялся оправдываться Кавьяр-младший. — Верила…
— Сама решу, во что мне верить…
Мне хотелось одного: не видеть лица грека. Но он был слишком близко. Это причиняло боль. И почему-то было жутко стыдно, словно я провинилась перед ним, словно совершила плохой поступок и пыталась спрятать свои глаза.
Поэтому сжимала пальцами свободные спортивные штаны, которые неизвестно кто на меня напялил, и продолжала смотреть в черное небо. А потом Марио вынудил уснуть…
Незнакомые голоса ворвались в мои монотонные мысли, и я широко распахнула глаза.