"Я у себя одна", или Веретено Василисы

Михайлова Екатерина Львовна

Немногим из нас столь важные уроки были даны самыми главными людьми нашего детства. К счастью, кроме родителей — как бы они ни были хороши или плохи — на пути своего взросления мы встречаем множество других людей. Некоторые из них способны научить нас тому, чему самые близкие не могли — чаще всего потому, что сами не умели. Многим из нас повезло вовремя найти "среду обитания", в которой ум и самостоятельность не счи­тались чем-то вредным и неестественным для женщины. И разговаривая с теми, кто состоялся — по-человечески, по-женски, по самому строгому про­фессиональному счету, — не устаешь удивляться, сколько из них в свой час были буквально спасены каким-нибудь кружком юных натуралистов, школь­ным литературным семинаром, не уставшей от жизни учительницей, "умны­ми разговорами" компании старшего брата, уроками верховой езды... Ни­когда не известно заранее, какими путями приходят к нам люди, встречи с которыми по-настоящему освобождают нас, дают "разрешение на

взлет". Но очень важно помнить их с благодарностью и знать, что и на более поздних поворотах дороги они существуют, настоящие учителя. Те, которые уважают способности учениц и при этом сами не стремятся самоутверждаться за их счет — потому что в этом виде самоутверждения не нуждаются.

Один мой старинный знакомый, как раз принадлежащий к редкой породе та­ких учителей, обронил однажды в разговоре: "По-настоящему умная жен­щина не бывает обычно ни безумно счастлива, ни отчаянно несчастна, раз­ве что моментами. Как и всякий умный человек, она стремится осознавать, понимать то, что происходит — с нею самой, с другими. В печали это уте­шает, а в радости убавляет радужных красок. Ей, возможно, тяжелее в моло­дости, но в зрелые годы все складывается, и складывается прекрасно, да... Часто совершенно неожиданным для всех образом". И на мой осторожный вопрос: "А много ли Вы знаете таких женщин?" — удивленное: "Голубчик мой, да их куда больше, чем принято считать, на них же мир держится!"

И я почти не могу припомнить женской группы, где не прозвучало бы слов любви и признательности по адресу вот этих, как сказал бы психоанали­тик, "отцовских фигур". Дед, научивший не очень-то интересную соб­ственному папе девочку обращаться со словарями, играть в шахматы, пла­вать. Учитель биологии, предложивший вроде бы не блиставшей способно­стями девочке провести небольшой эксперимент и самостоятельно проана­лизировать его результаты. Отец, рано ушедший из семьи, но приходивший к дочери — под неодобрительное ворчание матери и отчима насчет "заби­вания ребенку головы всякой чушью" — с теми книгами, которые были ин­тересны ему самому. Инструктор по вождению, терпеливо превращающий ученицу из нервной "дамочки за рулем" в уверенного и умелого водителя. Руководитель спецкурса, услышавший в бесхитростных вопросах студент­ки способность к оригинальному видению предмета и — вместо иронии с позиции превосходства — подробно и уважительно отвечающий на эти вопросы. Научный руководитель. Духовник. Коллега. Издатель. И снова — дедушка, давно умерший дядя, отец... Их основное "сообщение" иногда со­всем просто — и необходимо, как хлеб и вода: "Ты можешь". В подтексте: пробуй, рискуй, увеличивай нагрузки, я готов порадоваться твоим успехам, мне интересно твое мнение, у тебя есть будущее, ищи свое и учись тому, чему могу научить я... Ты можешь.

Когда получается и когда не получается, когда спутники следующих пери­одов жизни говорят и делают противоположное, когда от необходимости слишком многое делать хорошо впадаешь в отчаяние, когда разонравится то, что казалось достижением вчера или еще сегодня утром, когда пропада­ет в тартарары труд и надежда нескольких лет жизни, когда велико иску­шение больше ничему не учиться и смирно жить на "проценты", — эти го­лоса все равно звучат в нас. Даже если — и особенно в этом случае — нам не было дано таких встреч в реальности. Тогда мы выращиваем, "расколдо­вываем" свое "ты можешь" из себя самих, из книг, из опыта других участ­ниц группы. И продолжаем путь со штормовым фонарем. Потому что даже если у нас не было отца, который "всегда находит дорогу", жизненно важ­но знать, что у кого-то он был.

ТЕНЕВАЯ СОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ, ИЛИ "ЖЕНЩИНЫ НОЧИ"

Господи, дай списать,

якоже я давала

всем, даже нахалу

Камоше!.. "Десятова, пять!" —

скажет Марьпетра, журнал

захлопывая со злобой,

прекрасно зная (еще бы!),

кто у кого списал.

Вера Павлова

А вот и еще один распространенный выбор: одолжить свой интеллект, стать "серой кардинальшей" брата, мужа, друга. Мне известно несколько подлинных историй сестер, годами делавших уроки за братьев, потому что так было удобнее всем. И немало вокруг умнейших жен-советчиц, "боевых подруг", остающихся в тени и годами "делающих уроки" за дорогих им лю­дей. В чем-то лестно. Дает немалые возможности знать, понимать, разби­раться — и не надо ни с кем бороться, ничего никому доказывать. "Вторич­ная выгода" такого "нелегального положения" совершенно очевидна: мож­но не получать оценок во внешнем мире — то есть не быть отвергнутой. Можно наслаждаться тайной зависимостью от тебя того, за кого "делаешь уроки" — и при этом оставаться хорошей, помощницей, в чем-то немного чеховской "душечкой". Можно время от времени ненавязчиво намекать по­нимающим наблюдателям, что, мол, и от тебя кое-что зависит. А уж что точно можно — это под настроение чувствовать и считать себя несправед­ливо обиженной, недооцененной, тихонечко "вести счет". Но заслужить одобрение и благодарность все равно не

удается. И более того, неприят­ные проблемы в отношениях гарантированы.

Как-то раз в пестрой куче любовных романчиков попалась мне на лотке книжка, явно изданная в серии "Купидон" по ошибке. Называлась она "Женщина ночи" — вероятно, на названии "Купидон" и прокололся. Как попалась, так и канула: ни имени автора, ни года издания, ничего. По правде сказать, и в "Купидоне"-то я не уверена — может, это была "Страсть". А то и вовсе "Соблазн". Один черт, к этой книжке они все отно­шения не имели. Рассказываю сюжет — как могу, по памяти. Некая дама, мать довольно больших уже детей и жена совершенно сумасшедшего мужа — не в романтическом, а в клиническом смысле слова — пишет под его именем романы. Для заработка и просто потому, что у нее это хорошо получается. Пишет, разумеется, ночью — днем надо заниматься детьми, на­вещать мужа в очередной психушке и все такое прочее. Романы начинают пользоваться успехом, а сумасшествие мужа тем временем прогрессирует, он уже, как пишут в историях болезни, "неопрятен мочой и калом", полно­стью дезориентирован и практически не покидает клинику. А вскоре и со­всем умирает.

У героини сложные чувства: это был когда-то близкий человек со своими надеждами и амбициями, все ли она сделала, что могла, чтобы помочь? С другой стороны — больше не надо скрывать его болезнь, жить в постоян­ном страхе обострения, видеть все убыстряющийся распад. Облегчение, что уж там...

А потом возникают трудности: одна-две вещи еще как-то могли заваляться в столе писателя и быть поэтому изданы женой, но что дальше? Героиня в полной растерянности: писать-то она может, но все остальное — все, что между письменным столом и практическим результатом этого труда, — для нее полнейшая загадка. Ее начинает дергать издатель, чующий здесь кое-какие возможности и готовый придумать ей новую "легенду", за ней хвос­том ходят литературоведы, пишущие о ее "гениальном муже" и желающие поживиться воспоминаниями его скромной подруги жизни — за одного из них она даже ненадолго выходит сдуру замуж. Вранья становится не мень­ше, а больше. Если раньше она работала в полной изоляции, ни на что не надеясь для себя, то теперь испытывает колоссальное искушение признать­ся. Да что признаться — заорать: я, все это писала я, все ваши комплимен­ты и критика — это мне!

Она "зависает" между острым желанием так и поступить и сильнейшим страхом. Вокруг нее полно людей, для которых эта правда губительна. В общем, за миллиметр от серьезных неприятностей она все-таки делает на какой-то литературной конференции соответствующее сообщение. Кажет­ся, и на конференции-то она оказывается просто как жена своего мужа-ис­следователя, своего рода его "вещдок". Ну вот, признание становится лите­ратурной сенсацией, героиня уже совершенно не понимает, кто она такая, и от нервного срыва ее спасает только то, что ее взрослые дети говорят ей: "Да ладно, мам, мы давно все знали: ты — это ты". Она уезжает в длитель­ное путешествие. Все. Хэппи-энд ли это? Соберет ли она себя по кусочкам? А самое главное — сможет ли дальше писать и как?

На мой взгляд, этот незатейливый сюжет интересен не сам по себе — сю­жеты, безусловно, бывают и более увлекательные, — а как метафора того компромиссного пути, о котором речь. Если вынести за скобки некоторые чрезмерно яркие детали вроде душевной болезни мужа или коммерческого успеха "его" романов, картинка получается вполне знакомая: все та же "теневая состоятельность", которую так высоко оценил мой знакомый про­фессор психологии.

Не он один, впрочем. Его похвала "успешно скрывающим свой ум" женщи­нам — тоже не самостоятельный сюжет, а часть социальных ожиданий. Ба­нальная, возможно, но весьма действенная. Колетт Даулинг, например, пи­шет о том, что у женщин потребность в привязанности и одобрении со сто­роны окружающих выражена сильнее, чем у мужчин. Не ново, но смотрите, что получается в контексте нашей темы: эта потребность плюс рано воз­никающие у девочек сомнения в собственной компетентности дают в ре­зультате скрытую уверенность в том, что для выживания необходимо спря­таться, пригнуться, "погасить свет". Вот как это бывает в Америке:

"Мы, которых преподаватели так хвалили за серьезность, испол­нительность и ответственный подход, продолжаем полагаться на эти добродетели. И обнаруживаем, что в профессиональном мире с нами обращаются как с детьми. Милыми и ответственными, воз­можно. Но — детьми. Нас не обязательно принимать всерьез. Мы сами готовы слегка обесценить любое свое достижение и не при­нимать его всерьез. Мы сами не используем свои возможности — не "разгоняемся", ползем на второй передаче, даже не узнав воз­можностей двигателя... Большинство женщин занимает положе­ние, не соответствующее их способностям и подготовке, в силу внутренних ограничений" [20] .

20

Colette Dowling. The Cinderella Complex. Women's Hidden Fear of Independence. Fontana Paperbacks, 1987.