Я в любовь нашу верю...
Шрифт:
— Так чей же ты? — еще раз спросила Минако, поглаживая кота. К ее удивлению, головная боль стала проходить, словно животное излечивало ее одним своим присутствием. Девушка слышала что-то о кототерапии, а теперь и убедилась на собственном опыте, что этот метод нетрадиционной медицины все же действует.
— Так, мне нужно идти, — сообщила Айно, продолжая гладить котика. Но тот и не собирался покидать ее колени — более того, свернулся удобным клубочком и закрыл глаза. — Эй, это уже наглость. Вставай давай! Брысь!
Но Артемис и усом не повел — только замурлыкал громче: мол, глянь, какой я красивый и ласковый, чего же ты меня
— Ладно, сам напросился.
Минако переложила кота на скамейку и поднялась с места, отряхивая юбку от кошачьей шерсти, а затем, не оглядываясь, двинулась той дорогой, которой и пришла, к себе домой.
Она принадлежала к той категории людей, которые хотели бы обнять весь мир, и любовь к животным была одной из составляющих этой добродетели. Айно было жаль щенков и котят, что жалобно взирали на нее из клеток зоомагазина или из-под лавочек в парке. Ей хотелось забрать их всех домой, накормить, выходить — иными словами, создать себе верного друга. А новости о сбитых машинами животных расстраивали ее сильнее, чем гибель людей. Такова уж была ее натура. Но обвинять Минако в черствости по отношению к людям было все-таки неправильно — она всегда была добра и справедлива по отношению к окружающим, частенько пускала скупую слезу, услышав трогательную историю из жизни тех, кому повезло меньше, чем ей, и нередко отстегивала деньги на благотворительные нужды в разнообразные фонды. В общем, вела активную социальную жизнь, не особо при этом выделяясь и не хвастаясь своими поступками.
Вот и сейчас ей хотелось взять этого кота с собой, но предубеждения, вбитые в голову страдающей аллергией матерью, оказались все же сильнее, и Айно, вжав голову в плечи, побежала домой, снедаемая муками совести.
Уже на ступеньках перед домом она снова услышала то самое игривое мурлыканье, что так тронуло ее в парке. Оглянувшись, Минако с удивлением обнаружила, что кот стоит перед ней, и как ни в чем не бывало, смотрит прямо ей в глаза.
— Ах ты, разбойник! — делано возмутилась Айно, когда кот снова принялся тереться о ее ноги.
— Муррр, муррр…
«Пускай так, только возьми меня, пожалуйста, на ручки» — по-своему перевела девушка кошачьи нежности.
— Ладно, иди сюда…
Минако подхватила кота и, почесывая его за ушком, понесла в дом. Все-таки ее сердце дрогнуло, не устояло перед кошачьим обаянием. А Артемису только этого и надо было.
Вечер опустился на Токио мягко и медленно, сначала захватив город в ласковый плен сумерек, а затем заковав его в кроваво-алые кандалы заката. Небо на западе горело огнем, словно там, за горизонтом, разбушевался грандиозный пожар. Сердце сладостно замирало при одном только взгляде на буйство красок, душа трепетала и просила романтики.
Любимое время суток Минако, оно дарило ей гармонию и успокоение, очищало голову от дурных и тревожных мыслей. А сегодняшний вечер был просто отличным завершением «одинокого дня» — девушка полностью пришла в себя и вернулась в прежнее расположение духа.
Устроившись на диване с любимым дамским романом и прикрывшись теплым пледом, она поставила рядом большую чашку с чаем и, поправив подушку за спиной, включила телефон. Тут же запищали эсемэски о непринятых вызовах от Мамору, Рей и, как ни странно, матери. Причем последняя звонила — ни много ни мало — десять раз.
«Надо перезвонить, пока не разразилась настоящая буря», — подумала девушка и, вздохнув, нажала на кнопку вызова. Артемис, накормленный и причесанный, запрыгнул к ней на колени — чтобы морально поддержать — и негромко замурлыкал. Айно улыбнулась уголком губ и, пока шел вызов, запустила пальцы в кошачью шерсть, ероша и перебирая ее.
— Алло? — раздался в трубке раздраженный женский голос.
— Мама, это я.
— Ах, это ты?! — послышалось на том конце громкое восклицание, и Минако убрала телефон подальше от уха. — Почему у тебя отключен телефон, потрудись объяснить? И почему я узнаю о том, что ты упала в обморок, от постороннего человека и совершенно случайно?
— Мам, перестать называть Мамору посторонним, — как можно терпеливей попросила девушка, но миссис Айно уже села на своего любимого конька:
— Это не играет особой роли, деточка моя! Так почему я обо всем узнаю последней? Можешь себе представить, как я себя чувствовала, когда узнала о твоем обмороке? Да еще от этого Чибы! Но когда я раз за разом натыкалась на выключенный телефон… — на том конце провода замолчали, по-видимому задохнувшись от возмущения, но все же продолжили: — Совсем не думаешь о матери!
В душе у Минако зашевелилась совесть, и она попыталась загладить вину:
— Но ведь со мной все в порядке! Завтра пойду в университет…
— Так ты сегодня на учебу не ходила? — послышался разъяренный вопль, и Айно мысленно отругала себя за то, что сболтнула лишнего. — У тебя же экзамены на носу, а ты все поешь и занятия пропускаешь! Нет бы, как все нормальные девушки, посвящать время учебе — так нет, ты все по кабакам выступаешь, как последняя… — и тут мать Минако загнула такое слово, что девушка вся покраснела от возмущения. Ее накрыло горячей адреналиновой волной, и сразу захотелось вступить в перепалку, начать спорить и что-то доказывать. Но вместо этого она молча, закрыв глаза, сосчитала от десяти до одного, и только после этого вновь заговорила:
— Во-первых, прекрати кричать на меня. Во-вторых, прекрати делать вид, что тебе не все равно, мама, — на последнем слове Айно сделала ударение, как бы показывая, что в это слово она вкладывает совершенно другой смысл, нежели миллиарды других людей на земле. — Мне уже не десять лет, я уже взрослая, поэтому могу дать отчет своим действиям.
Пауза.
— Ты меня совсем не любишь, — всхлипнула миссис Айно, и девушка закатила глаза. Истерика матери перешла в следующую стадию — слезы. — Тебе наплевать на мать! Ты равнодушная, черствая особа, я воспитала эгоистку…
На том конце провода было слышно, как женщина театрально сморкается в платок, делая воистину мучительную паузу. Минако терпеливо ждала последней, третьей стадии — полного успокоения матери и нормального с ней разговора.
— В больницу хоть обращалась?
Девушка вздохнула с облегчением — миссис Айно, наконец, выпустила пар, и от оскорблений и истерики перешла, наконец, к продуктивному диалогу — пусть даже женщина порой всхлипывала и говорила трагическим голосом.
— Нет. Мне уже хорошо, даже голова не кружится.