Я вам любви не обещаю
Шрифт:
Оставив в сторону бокал, Георгий Алексеевич взял в руки книгу, которую оставила гувернантка, так поспешно сбежав от него. «Любопытно, — размышлял Бахметьев, устроившись в кресле, забросив ногу за ногу, пролистывая знакомые страницы, — вот пришла бы она в свою комнату, устроилась бы за столом или в кресле, открыла бы книгу и поняла, что именно взяла почитать. Что победило бы? Любопытство или добродетель? — усмехнулся он, представив себе юное создание за чтением сочинений небезызвестного маркиза. — Думается, захлопнула бы книгу и постаралась вернуть на место сие безнравственное произведение. Слишком много чести», — вздохнул Бахметьев, поднимаясь с кресла. Что ему до
Не надобно было останавливать её, пусть бы шла своей дорогой, так нет, отчего то ж захотелось подразнить пугливую, застенчивую барышню, которая оказалась девицей отнюдь не робкого десятка. Коли хотел привлечь её на свою сторону, так надобно было действовать осторожно и деликатно, а не тараном в лобовую атаку. Вот, поди ж теперь, добейся её расположения. Кто нынче может поручиться, что не затаила злобы против него, только и жди теперь подвоха. «Сам, только сам во всём виноват. Надобно было подход найти, не уговорить, так запугать, а теперь что? Впрочем, не станет же она болтать почём зря, — попытался уговорить сам себя Георгий Алексеевич. — Можно, конечно, Ольге открыться, но тогда не миновать размолвки. Зато проблема будет решена». Уж Уварова найдёт повод и выкинет неугодную гувернантку из поместья в мгновение ока.
Георгий Алексеевич уже совсем было утвердился в этой мысли, но перед глазами предстала картина: бедная несчастная девушка с потрёпанным саквояжем, стоит одна одинёшенька на дороге за воротами усадьбы. «Да черт с ней! — стукнул кулаком по подушке Бахметьев. — Будь, что будет! Жаль, конечно, будет расположение князя потерять…» Графа совершенно не взволновала мысль о том, что станется с княгиней, коли связь их откроется её супругу, но вот лишиться дружбы Уварова ему не хотелось.
Роман графа Бахметьева с княгиней Уваровой начался более года назад. До того Георгий Алексеевич не часто встречался с четой Уваровых. Объяснялось это тем, что молодой граф, как и всякий уважающий себя дворянин и человек чести, стремился проявить себя на поприще воинской службы.
Бахметьев блестяще окончил Николаевскую Академию генерального штаба и по личной просьбе был направлен в самую горячую точку Российской империи на Кавказ, адъютантом к командующему Кавказской армией князю Барятинскому. Однако вскоре после назначения, военная кампания завершилась победой российского оружия, и граф вернулся в Петербург, дабы занять место в генеральном штабе, который в результате проведённой реформы был объединён с инспекторским департаментом военного министерства и получил название Главного штаба, где он и служил по сей день.
Служба в столице разительно отличалась от того, что ему довелось увидеть на Кавказе. Для продвижения по службе необходимо было иметь протекцию, доносительство приветствовалось и всячески поощрялось. Не имея склонности к подобным интригам, Бахметьев быстро утратил интерес к службе и ныне, будто бы отбывал повинность, не имея в себе сил подать в отставку, поскольку тогда его жизнь и вовсе окажется лишённой какого бы то ни было смысла. Пока же он мог утешать себя тем, что находится при деле и в перспективе, возможно, даже ещё успеет себя проявить. Его уделом были нечастые инспекторские проверки и доклады вышестоящему начальству о состоянии дел в том или ином полку.
Обосновавшись в столице,
Княгиня была безмерно ласкова с соседом по имению, и вскоре Георгий Алексеевич сделался частым гостем в доме четы Уваровых. Князь находил графа Бахметьева чрезвычайно приятным молодым человеком, остроумным собеседником, прекрасным наездником и охотником, оттого Бахметьеву не составило труда сыскать его расположения.
Ольга Михайловна легко пала жертвой обаяния Бахметьева и вскорости обыкновенной дружбы ей стало недостаточно. Навязчивая мысль сделать графа своим любовником лишила её сна и покоя. Княгиня сделалась раздражительной и нервной. Она буквально усыхала от неразделённой любви и страсти. Атака на добродетель графа была предпринята по всем правилам стратегии и тактики. Георгий Алексеевич прекрасно понимал к чему все случайные встречи, мимолётные касания, томные вздохи с демонстрацией щедрого содержимого глубокого декольте, но даже виду не подавал, что весь задействованный арсенал произвёл на него хоть какое-нибудь впечатление.
Положение дел могло бы оставаться таковым и далее, если бы княгине Уваровой, доведённой до отчаяния равнодушием графа не пришло бы в голову объясниться с ним. Объяснение вышло весьма бурным с истерикой и слезами, с упрёками в его бесчувственности и чёрствости. Ольга разрыдалась перед ним, и Бахметьев не устоял.
Сам себе Георгий Алексеевич отдавал полнейший отчёт в том, что не питал к красавице-княгине нежных чувств и связь сия продолжалась скорее от скуки и от нежелания предпринять попытку разорвать отношения, несмотря на то, что в последнее время он стал тяготиться ею.
Княгиня часто страдала приступами ревности, стоило только её любовнику обратить благосклонный взор на сколь-нибудь хорошенькую девицу, тотчас следовала незамедлительная реакция.
Тот последний поцелуй, свидетельницей которого стала Верочка, имел своей целью прекратить очередной поток обвинений в его адрес. Граф попросту закрыл княгине рот тем самым способом, который всегда действовал безотказно. Смех, который услышала Вера из коридора, был следствием бурной истерики, поскольку княгиня нрав имела весьма неуравновешенный и была подвержена частым сменам настроения.
Размышляя о гувернантке, о своих отношениях с княгиней, Бахметьев, все больше склонялся к мысли, что надобно оставить все как есть. Даст Бог, именно Вера положит конец его обременительным отношениям с Ольгой. Хотя, если она не глупа и не желает лишиться своего места, то промолчит и тогда, ничего не изменится, а ему придётся самому изыскать способ порвать с Уваровой.
Вернувшись в свою комнату, Вера мучилась тем же вопросом. Как ей следует поступить? Ежели до встречи с графом, она была уверена, что не станет вмешиваться в дела семейства, то ныне выходило, что интрижка Бахметьева и княгини коснулась и её самой. Предостережение графа более походило на угрозу, и не надобно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что он, нисколько не колеблясь, предпримет любые шаги к тому, чтобы удалить её из усадьбы, стоит ей только заикнуться о том, чему она стала свидетельницей.