Я, Вергилий
Шрифт:
С этим я и ушёл.
39
Вернувшись в поместье, я увидел лошадь, привязанную к кормушке у конюшни. Это была армейская лошадь — о чём свидетельствовало тавро на крупе, — но не настолько хорошая, чтобы принадлежать офицеру. Я кликнул рабов, но не получил ответа.
Дверь в доме была открыта. Я прошёл через кухню в комнату — и чуть не наскочил на острие меча.
Державший его был в военной форме — легионер, примерно того же возраста, что и отец, но только
— Ты, что ли, будешь сын? — обратился ко мне солдат. Говор у него был нездешний. Я предположил, что он южанин, возможно кампанец.
Мне стало нехорошо.
— Да, правильно, — ответил я. — А ты кто?
Теперь меч упёрся мне в горло.
— Звать меня Флавиан.
— Что ты хочешь? Денег? — Какой-то дезертир, подумал я, хотя солдаты и не дезертируют из победоносных войск. Наверно, у него были неприятности другого рода.
Он ухмыльнулся и сплюнул.
— Подавись ты своими деньгами. Я хочу, чтобы вы убрались с моей земли.
— С твоей земли? — Я был до того удивлён, что в самом деле рассмеялся — довольно опасная штука, когда к горлу приставлен меч. Острие кольнуло под подбородком, и я замер.
— Вот именно. — Он глянул на меня сузившимися глазами. Затем, очевидно решив, что я не представляю для него никакой угрозы, опустил меч и отступил. — Это моё поместье. И я хочу, чтобы вы убрались отсюда.
Колени у меня задрожали. Но что бы ни случилось, я не должен показать, что испугался. Я прислонился спиной к стене.
— Ты в порядке, отец? — спросил я.
— Этот ублюдок ворвался в дом, — возмущённо сообщил отец. Я позавидовал его мужеству. — Вот Тит, — он показал на раненого раба, — пытался остановить его, но тот его порезал.
— Он сам налетел на мой меч, — сказал Флавиан.
— Врёшь. Это ты на него напал. — Я заставил себя говорить твёрдо: ораторское образование кое-чего стоит. — Этот раб не имеет отношения к поместью. Он мой. И если ты надолго вывел его из строя, то ты за это ответишь.
Солдат заморгал. Я решил закрепить преимущество, подпустив властные нотки.
— Из какого ты легиона?
— Легион Алаудов [157] . Вторая когорта.
— Центурион [158] ?
— Децим.
— Корнелия Галла знаешь?
Солдат слегка побледнел. Я понял, что он начинает по-новому оценивать своё положение.
— Да, господин, — ответил он.
— Убери свой меч. — Он поспешно повиновался, и это приободрило меня. — Я только что вернулся из Милана. У меня был разговор с моим другом Галлом, — я напирал на слово друг, — и похоже, что произошла ошибка. Он согласен со мной, что тут надо разобраться.
157
Легион Алаудов, — В период Римской республики легионы имели номера, в дальнейшем они стали именоваться по названию провинции, откуда родом были легионеры, или по каким-либо внешним признакам. Легион Алаудов получил своё название, потому что его солдаты носили на шлемах султаны из перьев, за
158
Центурион — командующей центурией (centuria — сотня), выбиравшийся из опытных солдат или назначавшийся полководцем. Звание центурион соответствует примерно капитану, но по социальному положению центурион принадлежал к солдатам.
— О, здесь нет никакой ошибки. — Флавиан порылся в тунике и достал засаленный, измятый клочок пергамента. Он протянул его мне со странной гордостью. — Посмотрите сами.
Я взял пергамент и прочёл то, что там было написано. Он был совершенно прав. Это был законный акт передачи, по которому собственность переходила к нему, безотлагательно вступающий в силу.
— Он датирован послезавтрашним днём, — солгал я, отдавая пергамент назад.
Он нахмурил брови и стал всматриваться в неразборчиво написанный документ — как я надеялся, без результата.
— Мне сказали, что сегодняшним, — проговорил он.
— Нет, здесь этого не сказано. У нас есть два дня отсрочки. — Я посторонился от двери. — Предлагаю тебе покинуть сейчас дом и вернуться в положенный срок. Конечно, если к тому времени ошибка не будет исправлена, а я очень надеюсь, что так оно и будет.
Проходя мимо, он робко взглянул на меня, и я почувствовал чуть ли не жалость к нему. В конце концов, он-то не виноват, что у отца отнимают собственность, а для него поместье означало обеспеченную старость. Если он его потеряет, то нет никакой гарантии, что получит другое.
— Хорошо, господин, — сказал он. — Извините, что побеспокоил.
Я промолчал и вышел вслед за ним. Проследив, что он сел на лошадь и уехал, я вернулся к отцу.
— Молодец, мой мальчик! — Отец улыбнулся, показав свои редкие зубы. — Здорово отделался от него!
Я присел на скамью. Помимо воли меня трясло, и я был не в состоянии оценить непривычную похвалу.
— Это только до тех пор, пока он не обнаружит, что я его обманул, — ответил я.
Старик нахмурился.
— Что ты имеешь в виду?
— Он просто не умеет читать, вот и всё. Бедный неуч, чёрт бы его побрал.
— Так ты говоришь, что он может вытурить меня? Прямо так вот?
— Именно.
— Да я скорей умру, — заявил отец. — Или убью ублюдка своими собственными руками, если он сделает хоть шаг по моей земле.
— Бесполезно, — устало проговорил я. — Закон на его стороне. Ты же не можешь бороться со всей римской армией.
Он посмотрел на меня глазами, горящими презрением.
— Ты трус, — медленно произнёс он. — Намочил штаны от страха.
Я слишком утомился, чтобы спорить.
— Я говорю, что так вполне может случиться, — ответил я. — Но, по крайней мере, я вырвал для нас лишний денёк. Рабы помогут тебе уложить вещи. Я договорюсь, из Мантуи пришлют повозку. Ты можешь вернуться домой со мной вместе.
Думаю, что мой тон удивил его, а может быть, даже пристыдил немного, потому что, несмотря на свою резкость, он всё-таки был справедливый человек. Он долго сидел понурившись. Затем безразлично произнёс:
— Прости, Публий. Ты сделал всё, что мог. Ты не виноват.